Вначале Бетина почти не разговаривала ни с кем из окружавших ее молодых людей. Она со всеми держалась корректно, всем вежливо улыбалась, но никому не позволяла перейти грань между случайным знакомством и первой ступенью близости. По всей видимости, она зондировала почву. При первых встречах Бетина обходилась с Хайме так же, как с другими местными кавалерами. Но, разобравшись в светской жизни провинции, она без колебаний выбрала его. Хайме почувствовал, что барьер между ними исчезает, — для этого достаточно было едва уловимого взгляда, который Бетина бросила на него, пудря нос. Хайме пригласил ее танцевать; мало-помалу их щеки сблизились; потом он отважился крепче обнять ее за талию, и наконец они тесно прижались друг к другу, оба уже сбившись с ритма, не слушая музыки. Дамы, сидевшие вдоль стен просторного зала, выказывали удовлетворение.
— Бетина на редкость хороша. Кто бы мог подумать, что эта девушка, пользующаяся таким успехом в столице, остановит свой выбор на одном из наших юношей, правда, подающем блестящие надежды.
— Родная земля зовет, донья Асунсьон. Недаром отец Бетины тоже родом из Гуанухуато. Отсюда он и уехал искать счастья.
— Какая прелестная пара!
— И дон Роберто богатейший человек, миллионер. Подумайте, как повезло Хайме! Теперь он, как только защитит диплом, сможет поехать в Мехико, и там дон Роберто поможет ему стать на ноги. Решительно, они оба выиграли в лотерею, оба!
Все вечера для них были слишком коротки. Сперва они, взявшись за руки, гуляли по Пасео-де-ла-Преса; потом, обнимая друг друга за талию, углублялись в лиловый сумрак узких переулков; наконец, сидели в машине Бетины, блестя глазами и без конца повторяя одни и те же слова, избитые и каждый раз произносимые впервые, за которыми шел пролог к молчанию:
— Тебе хорошо, любовь моя?
— Да, Хайме…
— Тебе не мешает дым сигареты?
— Нет, клянусь тебе, мне хорошо…
— Действительно хорошо?
Пролог к молчанию, когда их губы сливались, и Хайме сквозь рубашку чувствовал грудь Бетины.
Быстро летели ночи юной любви. Животное тепло, горько-сладкая плоть, мгновения вне времени, которые хочется удержать навсегда:
— Навсегда, Бетина?
— Навсегда, Хайме, любовь моя, любовь моя!
— Жизнь моя! Я хотел бы усыпать звездами твои волосы…
— Не говори, Хайме; обними меня…
И звезды усыпали волосы Бетины, и влюбленные падали в объятия друг к другу, и он чувствовал ее дрожащие руки у себя на затылке, а она его пальцы, впивавшиеся в ее спину и легким прикосновением пробегавшие по ее талии, рукам, ложбинке между грудями. Вечера были по-провинциальному тихие, как им хотелось, — разве только на пианоле снова и снова проигрывалась их любимая пластинка:
когда они, едва передвигая ноги, танцевали в пустом баре, и Бетина ловила ухом страстное дыхание Хайме.
Только по воскресеньям Бетина менялась; когда они приходили на традиционный файф-о-клок с танцами в ресторане отеля, Бетина отделялась от Хайме, с которым — как ему хотелось думать и чувствовать, — она составляла до этого единое целое. Тогда Бетина, иная Бетина, демонстрировала свои туалеты одновременно строгого и вызывающего покроя, выделявшиеся среди одинаковых тюлевых платьев местных девиц, высокомерно поднимала брови, кичась своей столичной элегантностью, и слово «вульгарно» то и дело слетало с ее губ и читалось в ее взгляде. Тогда ей нравилось танцевать с шиком, выделывая сложные па на зависть неловким провинциальным парам.
— В Париже мы останавливаемся в отеле «Крийон», — говорила она Хайме более громким голосом, чем обычно. — Папа говорит, что через него прошла вся история Франции. Представь себе, на этой самой площади стояла гильотина.
Хайме чувствовал, что она не такая, как всегда, но не переставал восхищаться ею и радоваться ощущению независимости от провинции, которое и он выказывал бы, будь у него возможности Бетины.
В начале июня Бетина должна была вернуться в Мехико. Они условились, что, как только Хайме защитит диплом, он тоже приедет туда, и тогда они все решат.
Диплом Хайме оказался не столь блестящим, как все ожидали. Он с тайным удовлетворением повторял про себя, что на то были причины: долгие ночи без сна, ежедневные длинные письма, постоянное ощущение жара в груди.
На вокзале Буэнависта его ждала девушка его мечты, с пепельными волосами и томными движениями. Бетина помахала ему рукой, но от Хайме не укрылась досадливая гримаса, промелькнувшая на ее лице. Он сошел с поезда в своей воскресной черной тройке с гвоздикой в петлице и побежал обнять ее.