(это не слова, а крик души)
потому что почтенный старец, которого вы видите, мой отец, и родина прежде всего, потому что победы одерживают не те, чьи головы подняты на пики, а те, чьи головы увенчаны лаврами, и тот, кого конгресс провозгласил императором, и первые люди империи, то есть самые высокопоставленные и богатые люди, представляющие и освящающие существующий порядок, защищающие десятину, и 1593 имения, принадлежащие одним только женским монастырям, и недвижимость богоугодных заведений, и пожертвования, и ежегодные отчисления в пользу мужских и женских монастырей, и налоги, выплачиваемые натурой в 1204 приходах, и материальные ценности, находящиеся в церквах, включая алтари, произведения живописи, колокола, облачения, мраморные изваяния, всякого рода предметы украшения, чаши, подсвечники, кадильницы и драгоценные камни, жемчуг, золото и серебро, потому что уже наступила майская ночь 1822-го и донья Николасита превратилась в принцессу, а прочие — в камергеров и камер-юнкеров
потому что старик хотел только свободы для рабов и земли для индейских общин
(это не слова, а крик души)
потому что любитель петушиных боев заявляет о своей безусловной приверженности к федерализму, прогрессу, свободе, ко всем абстракциям в духе времени, которые служат знаменами в социальной борьбе, и вот уже он — спаситель Мексики, наделенный верховной властью: религия и привилегии, восемьсот песо за пирожные мосье Ремонтелю и приходский священник, скачущий похоронить ногу избавителя; пусть мне не отказывают в единственном звании, которое я хочу передать своим детям — звании доброго мексиканца, и на сцене появляются мистер Пойнсетт, шотландцы и йоркцы, «Эль Соль» и «Эль Коррео де ла Федерасьон» пурос и модерадос, и Барраган, и Гомес Фариас, и холера
Old Zack’s at Monterrey Bring on your Santa Anner For every time we lift a gun Down goes a Mexicanner[208], бурые ущелья Буэнависты, заросли, окружающие Серро-Гордо, немые колокола Пуэблы и, наконец, муниципалитет Мехико перед лицом всего мира и главнокомандующего американской армии торжественно заявляет, что, если, в силу превратностей войны, город оказался в руках Соединенных Штатов, то дух его не сломлен, и, как бы долго не продолжалось де-факто иноземное господство, он никогда добровольно не подчинится чьей бы то ни было власти, кроме той, которая основана на федеральной конституции и осуществляется правительством Мексиканской республики: «Я поручил капитану Робертсу, который командовал головным отрядом штурмовой колонны при взятии Чапультепека и во всех операциях тринадцатого сентября, водрузить на национальном дворце звездный флаг нашей страны; впервые со времен Кортеса на этом здании зареял иностранный флаг, воодушевляя все мои войска; охрана дворца, в который уже пробрались воры и грабители, возложена на подполковника Уотсона и его батальон морской пехоты»
потому что Лейн находится уже в долине Месилья, Раусе-Бульбон в Гуайямосе, а Его Светлейшее Высочество издает декрет, в котором указывается, в каких случаях государственные советники имеют право носить жезл, и предписание, согласно которому одевать своих слуг в желтую ливрею дозволяется только членам кабинета; и прибывают суда, нагруженные сундуками возвращающихся кавалеров ордена Гвадалупе, и продаются и покупаются посты губернаторов и начальников военных округов, и полькос продолжают танцевать, и уже находятся люди, которые ссужают деньги под залог имуществ духовенства, а потом прибирают их к рукам, и тогда снова — темные лица, окровавленные знамена, вырвавшиеся из безмолвия слова, сверкающие глаза: Аютла. Занавес опустился, карнавал кончился, но надо еще оплатить издержки: мятеж в Такубайе, головы Окампо и Сантоса Дегольядо, зверства Маркеса, а тем временем в народную толпу, подобную сухой, заскорузлой, бурой земле, проникали слова: все имущество клира должно перейти во владение нации, провести полное отделение церкви от государства, созывается учредительный конгресс с тем, чтобы он свободным волеизъявлением дал нации новое общественное устройство в форме представительной демократической республики, тогда как другие слова, полные раболепства, возносятся к трону: корона императора Мексики предлагается (non ti fidare[209]) его императорскому и королевскому высочеству (torna al castello[210]) эрцгерцогу Фердинанду Максимилиану (trono putrido di Montezuma[211]) в наследственное владение (nappo gallico pieno di spuma[212]), а индеец из Гуэлатао в черном плаще и высокой черной шляпе колесит по потрескавшейся от засухи и опаленной порохом земле, по пустыням, ощетинившимся зелеными колючками, по горам, похожим на сжатый кулак, а в Чапультепеке в это время решают, что капеллан ни под каким видом не должен обращаться к императору и императрице в дворцовой часовне, что директор дворцового оркестра в случае найма музыкантов обязан представлять их кандидатуры на одобрение императора, что в императорском доме будет малый двор и большой двор, а кроме того, военная свита, что на церемонию посвящения в кардинальский сан фрейлинам и придворным дамам надлежит являться в декольтированных платьях с лентой св. Карлоса и вензелем императрицы, и решают — пусть и дальше падают тела под картечью Базена и Дюпена, пусть не высыхает в Мексике, никогда не высыхает море крови, не иссякает единственная вечная река, которая разливается по Тьеррас-Кальентес и пыльному плоскогорью, всегда полноводная под яростным солнцем, но также решают (с затаенной скорбью), что национальный траур будет объявляться (они уже предчувствуют поражение) только по случаю смерти императора или императрицы Мексики (прощай, мама Шарлотта), и в продолжение оного дворцовые канцелярии должны запечатывать исходящие черным сургучом, и она уже знает: «Мне не следовало бесчестить кровь Бурбонов, унижаясь перед этим проходимцем Бонапартом!», а он думает: «Я не выпущу кормила из рук, пока не пролью до последней капли всю кровь ради защиты нации!» Доблестный генерал Маркес, любезный генерал Мирамон, бесстрашный генерал Мехиа, патриотичный генерал Видаурри против двадцати пяти тысяч безымянных людей, которые движутся вдоль берегов Сан-Хуана и окружают Керетаро, зачем ты покинул благословенные края там, за морем, где жил со своей Шарлоттой, зачем ты бросил вызов индейцу Хуаресу, который не оскорблял твоей нации, 19 июня 1867-го, семь часов пять минут утра, памятный Холм Колоколов, слуга бежит погасить огонь, который загорелся от вспышки пороха в момент залпа и от которого уже затлел сюртук расстрелянного, так окончился жизненный путь этого сына Европы, повинного в кровавых драмах, которые никогда не изгладятся на страницах истории, напрасно твоя благородная супруга отправилась в Париж, она лишь испытала унижение, когда от нее отмахнулся Наполеон, напрасно несчастная отправилась в Ватикан, она лишь лишилась рассудка, а потом набальзамированный труп с черными, как у святой девы Керетаросской, глазами, безволосый после того, как его погрузили в бак с мышьяком, почернелый от впрыскиваний хлористого цинка, поднимают на палубу «Новары»,
208
Старина Зек в Монтеррее, теперь подайте сюда вашего Санта-Аyу, ведь каждый раз, когда мы делаем выстрел, падает мексиканец