и снова говорит человек с бесстрастным лицом: «Направим теперь наши усилия на то, чтобы обрести и упрочить благодеяния мира». Мир был подлинным желанием страны, мира жаждал мексиканский народ, мира ждала вся республика от края до края, от церкви Професа до Жокей-клуба, и мир торжествовал после Нории и Тукстепека, мир воплощали мистер Херст и мистер Пирсон, мир вопил «убей их на месте», мир требовал «поменьше политики, побольше распорядительности», мир означал расхищение земель индейских общин владельцами латифундий, мир несли руралес и жандармы, мир был палочный, мир представляли рекрутский начальник и «хефе политико», мир отождествлялся с событиями в Валье-Насиональ, Кананеа, Рио-Бланко и с тюрьмой Белена, мир улыбался со страниц «Эль Ихо дель Ауисоте» и глядел из глазниц разукрашенных черепов в витрине Посады, и, как мы уже сказали, генерал Диас желает принести как можно больше блага своей родине, если только это совместимо с его намерением неограниченное время оставаться у власти; да, мы способны к демократии; мексиканский народ не должен вверять свою судьбу Диасу, а должен сыграть принадлежащую ему по праву роль в предстоящей избирательной кампании. Выбирайте! Если вы хотите кандалов, нищеты, унижения перед заграницей, участи парии, обреченного на жалкое прозябание, поддержите диктатуру, которая дает вам все это; если же вы предпочитаете свободу, улучшение экономического положения, восстановление национального престижа, жизнь гордого и независимого человека, примыкайте к либеральной партии, которая братски объединяет достойных и мужественных людей и увешанный орденами человек с тонкими, в ниточку, губами, напудренной кожей индейца, надменным и хищным выражением лица и широкими ноздрями, которые раздуваются, когда стайка голубей кружит вокруг Чапультепекского замка, невидимый за белыми гардинами, произносит: «Я был бы рад образованию оппозиционной партии в Мексиканской республике»
и все люди, и песни, и лозунги, и битвы, и обряды — не что иное, как завтрашнее воспоминание, которое мы не захотели сделать сегодняшним: в воспоминании (если бы ты знала, комета, что такое скорость!) беременное время рождает всех своих детищ, и каждый скелет встает из земли, погруженной в нескончаемый траур, чтобы сказать свое слово (несказанное слово), и память сжигает (озаряя горизонт) преграду между живыми и мертвыми и становится, наконец, всеобщей: мы все здесь, сегодня, мы все живы и распознаем друг друга на этой земле, вдоль и поперек расчерченной кровью (о, скорбная дата — двадцать второе февраля!), в дымной буре, на взмыленных лошадях, перед лицом пушек, прочищающих глотки, в кромешной ночи Сьюдад-Хуарес-ла-Сьюдадела «земли, леса и воды, узурпированные асендадо, сьентификос и касиками, перейдут во владение селений» Вилья соединился с Урбиной, с доном Макловио Эррерой, с Перейрой, с братьями Аррьета Агирре и с Контрерасом «для осуществления наших целей мы создаем армию, которая будет именоваться конституционалистской, и назначаем ее первым вождем…» прощайте, все мои друзья, я вас со скорбью покидаю, но в этом мире жить нельзя, на мир и счастье уповая имя Эмилиано Сапата Иларио Салас Сесарео Кастро Отилио Монтаньо Катарино Пердомо Антонио Вильярреаль Франсиско Мухика Педро Колорадо Эулалио Гутьеррес Сенобио Морено — это общее имя, принадлежащее и им, и их предшественникам, это река голосов, которыми говорит наша земля, река, берущая свое начало в человеческом следе, в человеческой могиле, в человеческой песне (колокола Вилья-Айяла, ай, Вильяльдама Чиуауа, за сальтильскими сарапе я иду из Уэуэтоки, поет Висенте Корнехо на мосту Наранхо): только земля говорит, но чего же еще! Воспоминаний больше нет. На мгновение здесь, перед нами, словно просвет в облаках, предстает единое лицо, вобравшее в себя все лица, и, словно речь, раздающаяся с неба, звучит единый голос, вобравший в себя все голоса, где бы они ни раздавались — от Пуэрто-Исабель, подмышки гиганта, до Каточе, его носка, от Кабо-Корренте, бедра, до Пануко, соска, от Мехико, пупа, до Тарамуары, ребер