Роблес уронил руку. При сильном возбуждении его лицо приобретало цвет аспидной доски: кожа, которую так тщательно маскировали кашемир, тон рубашки и галстука, побрызганный одеколоном носовой платок, снова становилась кожей индейца.
— Мы владеем всеми тайнами. Мы знаем, что нужно стране, понимаем ее проблемы. Нет другого выбора, как терпеть нас или снова впасть в анархию. Но анархии не допустит средний класс.
Икска Сьенфуэгос не спеша погасил сигарету и подошел к окну, сверкавшему в лучах солнца, уже клонившегося к закату: был четвертый час.
— Вы большой хитрец, Сьенфуэгос, но вот что я вам скажу. Не воображайте, что я доверяю вам или что я говорю только ради удовольствия послушать свой собственный голос. Вы знаете больше, чем показываете, и хотите в подходящий момент припугнуть меня. Потому я и рассказываю вам о себе — чтобы вы знали, с кем имеете дело, вот и все.