Едва она успела уйти, как пришла Бриджит, посланная Энни, и спросила, в какой ванной я бы желала помыться, сообщив, что в ванной поблизости от спальни леди Мод — потеплее. Но я бы чувствовала себя неуютно в таком соседстве, а потому предпочла более прохладную ванную с моей стороны коридора. Как только я вымылась и вернулась к себе, пришла Энни и принесла мне завтрак. Все они, на мой взгляд, уделяли мне слишком много внимания, и от этого я чувствовала беспокойство. Может быть, они решили, что я, а не Коннор станут центром жизни этого дома, что с моим приходом наступят новые порядки. Но по моему убеждению, если моя догадка верна, они ошиблись в своих расчетах.
Когда я пришла к леди Мод, она еще лежала в постели, но выглядела уже почти здоровой.
— Завтра я не останусь в постели, — заявила она.
Я заметила, что некоторые из вещей, вынесенных по приказу миссис О'Ши, теперь возвращены на место, и слегка обрадовалась этому обстоятельству. Это означало, что леди Мод действительно окрепла, а значит, я все же смогу уехать. Справившись о ее здоровье, я больше не знала, о чем говорить, и предложила почитать ей утренние газеты. Леди Мод только рукой махнула:
— Я перестала интересоваться всем этим с тех пор, как Черчилль ушел в отставку. Когда его не стало, кончилась эпоха, а о новой я ничего не хочу знать.
Я промямлила что-то насчет прекрасной погоды.
— Вам следует быть на воздухе, — заметила старая леди. — Эта лондонская бледность… Вы ездите верхом?.. Хотя у нас сейчас не держат лошадей…
— Я не езжу верхом.
— Все леди должны уметь ездить верхом, — сказала она сурово.
Я почувствовала себя невоспитанной.
Этот разговор мне был отчасти даже приятен, но я не хотела утомлять старую леди своим обществом. Она уже примирилась с моим присутствием, но перемирие было хрупким. Я была ее единственной внучкой, но и дочерью Бланш. И она еще не решила, готова ли она меня простить в связи с этим. Я спустилась вниз и приготовила обед. Леди Мод почти ничего не ела, но по ее лицу я заметила, что она приятно удивлена моими стараниями.
После обеда я вышла в сад. Его запушенный вид по-прежнему вызывал у меня уныние. Кошка сидела на кирпичной стене около той части огорода, где росла зелень. Увидев меня, она приветливо замяукала и спрыгнула вниз. Я некоторое время сидела на солнышке на каменной скамейке, пока кошка бегала туда-сюда. Я курила сигарету и пыталась представить, как здесь играла Бланш, когда была девочкой. Интересно, кто пробудил у нее интерес к хозяйству, к готовке? Мой дедушка, которого презирает леди Мод, или мой отец? Вдруг взгляд упал на старые садовые грабли, лежавшие около скамейки. Неожиданно для себя я встала, взяла их в руки и начала уборку сада, пока с удивлением не поймала себя на мысли, что я работаю в саду Лотти Шеридан, по которому бегает ее кошка. Это не мой сад, и моим не станет, сказала я себе. Бросив грабли, я направилась в дом, чтобы взять ключи от машины.
Отто Прегер был дома. Услышав мой голос — я подробно отвечала на вопросы любопытного О'Киффи о здоровье леди Мод, — он поспешно вышел мне навстречу, опираясь на трость.
— А, вы пришли!.. Очень славно. На этой неделе я здесь, во Франкфурт не еду. Это вроде отпуска. На следующей неделе я еду в Нью-Йорк. Проходите, проходите! Вы уже пообедали?
— Да, спасибо. Я приехала поблагодарить вас за…
— О, не стоит! Всю нашу еду в этом доме все равно никто никогда не съест. И я, и фрейлейн Шмидт стали слишком толстыми, а еды еще много… Война и голод оставляют странное наследие, мисс д'Арси… Проходите же, я вам все покажу.
Выяснилось, что Прегер становится немного нервозным, когда он не занят делами. Сейчас ему не было нужно что-то объяснять мне, что-то устраивать за меня, оказывать какие-то любезности или договариваться о чем-то — и он не знал, как себя вести. Он повел меня через анфиладу комнат, выходивших окнами к озеру, обставленных добротно, основательно, хотя, пожалуй, по-немецки тяжеловесно. На стенах висели картины.
— Вы знаете эти холсты? — спросил мой спутник. — Иной раз молодежь хорошо знает эту живопись, так что мы, старики, выглядим смешными со своими пояснениями.
— Кое-что знаю, но немногое. Можете рассказывать мне, о ком хотите. Возможно, о многих я прежде не слыхала.
Но он почти ничего не говорил, называя лишь имена художников:
— Леже… Моне… Де Коониг… Поллок… Кандинский…
То ли он боялся показаться мне чересчур оптимистичным, то ли история с Лотти научила его сдержанности в чувствах, я снова поймала себя на мысли, что этот человек в своем огромном замке выглядит очень одиноким. Здесь не было ни детей, ни внуков, ни гостей. Может быть, Отто Прегер и не имеет вкуса к общению, или после скученной жизни в концлагере его привлекал простор и одиночество? Однако в этом замке простора и так хватает, а места здесь хватило бы и гостям, и хозяевам.