– Луна сегодня исполинская, – Владимир Ильич указал на приветствующее землян доброй улыбкой желтое “лицо” ночного светила, от которого по безоблачному небу тянулись бисерные нити созвездий, – Того гляди, на лысину ухнет! – сосед снял кепку и крутил покрутил ее на пальце, насвистывая старую мелодию. – Побреду-ка я к себе. Под крышу, – он пошел к калитке, но вдруг обернулся. – Эк вы учудили! Опрыскали химией сад! Хорошие здоровые деревья почем зря сгубили!
Сосед нацелился постучать по стволу засохшей магнолии, но я возникла перед ним.
– Ничем мы не опрыскивали сад, Владимир Ильич. Кислотный дождик местами прошел. Сами расстроились – не передать словами.
– Как жаль, – посетовал старик, топая к калитке. – Раньше не было такого в наших краях.
***
– Кто тут у нас расхрабрился? – я прижала Тихона к стене коридора. – Кто готов был разорвать на кусочки дедулю?
Я держала вампира за руки, вдавливая свои ладони в его. Ждала сопротивления. Напрасно.
– Помилуй, Светик. Я и в мыслях не держал того, о чем ты говоришь. Растерзать? Он просто неприятен мне как личность.
– Тебе не отвертеться, вредное создание. Я видела, как ты смотрел на старика Мизинцева. Разве что слюни не текли.
– Я чувствовал исходящую от него угрозу. Потому и держался настороже. Я хотел защитить тебя.
– От разбитого ревматизмом пенсионера? – колко подтрунила я, – Не держи меня за идиотку. Не говори, что он прячет гранатомет в подвале, или изготавливает бомбы.
– Если бы расцвет деятельности Мизинцева пришелся на тридцатые годы прошлого столетия, его бесчисленные клеветнические донесения приговорили бы к расстрелу или к отправке в лагеря многих невинных людей, – наморщив лоб, Тихон отодвинул мои руки от своей груди. – Негодяй днем и ночью сидит под забором, подслушивает и подсматривает за нами. Копит материал для очередной депеши представителям власти.
– Не одним нам подслушивать за всеми. Дедок, конечно, с приветом, но я разберусь сама... Слушай, Тиша! – я вдавила его в стену, шипя разъяренным мангустом – Заруби себе на носу, здесь моя территория. Я для тебя – вожак стаи. Право первого укуса за мной.
– Разве я претендую на лидерство, лапушка? – Тихон оттолкнул меня к противоположной стене. Он принял маленькое состязание за развлечение влюбленных, и оно ему понравилось. – На твою еду я и подавно не могу покуситься.
– Я намекала не на еду, – объяснила я, повалив его на низкий обувной комод.
– Искренне жаль, – вампир сложил руки на груди. – Невыносимо хочется кушать.
– Попробуй только подойти к холодильнику! – я пригрозила ему тяжелыми кулаками.
– За что ты меня мучаешь? – Тихон сел на обувной комод.
– Никто тебя не мучает, вредное создание, – ворча, я подняла с пола рулоны солнцезащитной пленки и приставила их к углу. – Как специалист по вампирам, я точно знаю, что для нормального самочувствия тебе хватит одной трети бадейки крови в сутки. И, вообще, нормальные вампиры питаются не каждый день, если ты забыл об этом.
– Я ничего не забываю. Мы, как и люди, едим не только для поддержания существования, но и для удовольствия, – заныл Тихон, расширив подсвеченные глаза. – Для услаждения души мне надобно выкушать не меньше бадеечки крови. Зимой, долгими январскими ночами, мне и две бадеечки не трудно до зари уговорить.
– Послушай, Тиша, я забочусь о твоем здоровье. Вредно быть обжорой.
– Напрасно ты так выразилась, Светик. Я не обжора, а гурман.
– По мне – одно и то же.
– Обжора забрасывает в топку все, что видится ему съедобным. Гурман предпочитает изысканные блюда. В человеческой сущности я был истинным ценителем гастрономических наслаждений, и в сущности вампирской остался таковым. Изменилось мое меню, а не отношение к еде. До чего хороша кровь африканского страуса с Топининской фермы! А овцы – мой излюбленный деликатес! – мечтательно улыбаясь, Тихон поднялся с обувного комода. – Так пощади меня, Светик. Накорми меня. Выдай бадеечку, а лучше – сразу две.
Он опустил взгляд, агрессивно наморщил нос и приподнял верхнюю губу.
– В моей жизни было предостаточно голодных дней и ночей… ради людей. Да, я ненормальный вампир, – ледяной свет серебристых глаз обжег мне сердце. – Я мог выбрать путь наименьшего сопротивления, предпочесть легкую беззащитную добычу. Поймать человека в сто раз проще, чем лося или кабана, не говоря уже о зверях из волшебного мира, которые прекрасно умеют защищаться от хищников. На пороге голодной смерти, замерзающий и ослабевший, я когтями раскапывал норы полевок и кротов на промерзшем поле, но не приближался к людям. Ты не видела этого, тебя, как говорится, и в проекте не было в те времена. Но ты, и все люди, не вправе требовать от меня возврата в те страшные ночи. Не только люди – эльфы, гоблины и иже с ними также не полномочны ставить мне условия. На них я тоже не охотился. Еще и защищал их, сражался за их жизни с себе подобными. Они, и… ты передо мной в долгу. Так что оставь меня в покое, Светик... Угомонись.
Вампир прикрыл глаза и слабенько печально улыбнулся.
– Тиша!
Я понимала, что он прав. Мне стало стыдно. Я представляла, через какие испытания он прошел… Нет, я только пыталась представить. Чтобы понять, нужно быть им. Он защищал людей… всегда. Был изгнан из стаи после спасения детей охотника Константина Толмина…
В моем “лесном” сновидении, и на грифельных рисунках середины позапрошлого века, приложенным к отделовским документам Тихон был потрясающе красивым. Но разве страшен он сейчас, и разве меньше дорог мне, чем та иллюзия, тот дикий хищник сумрачного леса? Несчастный, загнанный, но готовый пожертвовать собой ради людей, которые о нем не знают, а, увидев по случайному стечению обстоятельств, от страха наделают в штаны?
– Созрели новые претензии в хорошенькой головке? – Тихон мило улыбнулся.
Удивительно прекрасные глаза, очаровательная тонкая улыбка, скользящая по соблазнительно выпуклым губам. Мягче щеки... Полнее тело, но – не ожиревшее, а жесткое и гладкое. Мускулистые руки немного шире, чем тогда, а волосы – короче. Разница так важна, что из-за нее Тихон недостоин уважения… человеческого? Недостоин любви?
Лиза видела в нем то, чего не вижу я? Или понемногу начинаю замечать?
– Претензий нет, – я не смогла сдержать улыбку. – Есть кое-что другое!
Я закрыла глаза в волнующем ожидании поцелуя. Тихон не решился, считая, что я приготовила подвох.
Я поцеловала его сама – поймала суховатые чуть теплые губы и впилась в них, чувствуя, как уменьшаются его клыки. Тихон удивился. Так мне показалось. Чуть позже поняла, что он этого ждал, но опасался, что придется мучиться со мной еще немало времени. Все было как тогда… когда все было не со мной – в лесу, затянутом туманом. Нет, пожалуй, лучше. Домашний вампир был нежнее дикого, и точно уж счастливее, его радостное волнение перетекало в меня, как… кровь?
Нащупала ручки двери в спальню Ломакиных. То, что надо. Тихон открыл дверь, и мы потащили друг друга к огромной кровати.
Могу ли я еще любить? Похоже, да! А он? Не думаю. Жажда крови – не единственная физическая потребность вампиров.
Не слишком ли быстро я сдалась? До обиды на саму себя так неожиданно размякла вся под ним, а потом во мне проснулась та же страсть, что некогда объединила Марфу и Валко, проникла в мозг из недр генетической памяти.
Убегать от себя. Непрестанно. Стараться быть кем-то другим, не слишком аномальным. Как можно ближе к людям, и как можно дальше от вампиров. Чтобы не активировать в нерабочее время ту часть себя, от которой так или иначе не получится отречься. Можно загнать ее в дальний угол, но замуровать в том углу не выйдет. Прорвется все равно. Снесет любую стену, выломает решетки своей тюрьмы.
А нужно ли спасаться бегством, или следует принять как должное, что “в груди бьется сердце вампира”? Прислушаться к этому сердцу, оно все-таки не чужое, а твое, и зла тебе, наверное, не пожелает. Столько раз оно тебя спасало в бою, и в мирной жизни поможет, не обманет?