Гаспар подошел ближе, протянул руку, чтобы погладить пышную гриву, а другой рукой нащупал в кармане рубашки недоуздок. Именно в этот миг пегая лошадь показала, на что она способна. Не выдав своего намерения ни малейшим движением, она, как пущенная из лука стрела, взлетела над кустом можжевельника и, перепрыгнув через него, ускакала в лес той самой тропой, по которой пришел Гаспар.
Мальчик остолбенел, с глупым видом уставясь на дорогу внизу под откосом и на вершины елей, росших еще ниже, на дне оврага. Он слышал стук копыт, приглушенный влажной землей лесной чащи. Вскоре топот замер вдали. Гаспару ничего не оставалось, как вернуться несолоно хлебавши в гостиницу.
Мальчик уже пошел было к лесу, но тут снова раздался стук лошадиных копыт, только теперь он звучал гулко и весело. Лошадь, должно быть, бежала по дороге. Гаспар вернулся и, подойдя к краю откоса, увидел мелькающие между деревьями черные и белые пятна. Лошадь бежала вверх по дороге прямо на Гаспара; их разделяли два уступа крутого склона в том месте, где дорога делала один поворот, а затем — второй. На этот раз Гаспар понял, что лучшего случая застигнуть лошадь врасплох ему не представится: усталость непременно возьмет свое, лошадь замедлит бег, и нет ничего легче, чем преградить ей путь, спрыгнув в нужный момент с откоса.
Гаспар соскользнул вниз по крутому склону и затаился в высокой траве — до дороги оставалось всего несколько шагов. Лошадь миновала первый поворот, второй... Когда она оказалась совсем близко, Гаспар прыгнул, нога его зацепилась за корень.
В очередной раз (увы, не в последний!) пришлось Гаспару испытать на своей шкуре, что такое невезение. Падая вперед, он на миг увидел небо над бескрайней зеленью леса. Трава немного смягчила падение, но мальчик перекувырнулся через голову, и, как ни цеплялся за траву и корни, пришлось ему все-таки скатиться до самого низа. Мелькнул перед глазами асфальт, небо, снова асфальт... Последний толчок, там, где склон становился отвесным, — и Гаспар вылетел прямо на середину дороги.
Он уже решил было, что разобьется насмерть, ударившись об асфальт, как вдруг ощутил под руками лошадиную гриву. Невероятно: он упал плашмя поперек спины лошади и теперь висел, ухватившись за гриву и зацепившись одной ногой за шею. Ценой немыслимых усилий ему удалось обрести равновесие и усесться — в такой позе Гаспару было бы вполне удобно, умей он ездить верхом.
Лошадь даже ухом не повела под нежданным седоком и бежала по дороге все так же резво. О том, чтобы спрыгнуть на землю, не могло быть и речи, и Гаспар решил терпеливо ждать, пока скакун либо сбросит его, либо остановится. Прошло несколько минут, и у мальчика появилась надежда, что он сумеет приспособиться к этой скачке. Гаспар почти лежал на холке лошади. Ноги его время от времени подбрасывало вверх, и он недоумевал, как это ему еще удается держаться. Но именно потому, что Гаспар сам этого не понимал, в нем рождалась какая-то новая уверенность. Пусть даже через минуту он разобьется об асфальт — все равно здорово, что ему удалось продержаться так долго.
Пегая лошадь летела, как летний ветерок, и, судя по всему, отнюдь не собиралась умерять свой резвый галоп. Миновав последний поворот дороги, она устремилась на просеку и вскоре выбежала к другой дороге, уходившей между высокими стволами куда-то вниз. Затем свернула на широкую тропу, которая вывела ее к заброшенной лесосеке. Другого выхода с лесосеки как будто не было, и лошадь наконец замедлила бег.
Гаспар решил, что дело близится к развязке. Что и говорить, слепой случай, бросивший его на спину лошади, был почти за гранью возможного, но, если вдуматься, чем это отличалось от злоключений его детства? Ничего страшного, он не слишком далеко от Ломенваля, вернется вовремя, и ему не придется пускаться в объяснения. Нет уж, на этот раз люди не будут потешаться над ним, спрашивая, как это он ухитрился оказаться именно в этом месте и в это время. Может быть, ему даже удастся надеть на лошадь недоуздок и отвести ее домой.