— Там, вдалеке, «Серебряный месяц»? — спросила она по-русски.
Я молча кивнул.
— Это ты его поджег?
Не понимая, смеяться или плакать, я задрожал, будто в зале суда.
— Да. И не только здание. Где-то там лежат белые кости хозяйки...
— Превосходно! — закричала Нина по-японски.
Она перепрыгнула через канистры с бензином, бросилась мне на шею и стала осыпать поцелуями.
— Нина, довольно! Катер опрокинется, и нас обнаружат! — Я попытался отстранить ее, но безуспешно.
Тем временем лодка сама развернулась назад и поплыла по течению. И тут во мраке раздался ужасающий грохот — трата-та — стреляли с обоих берегов реки!
Японские жандармы или красные разведчики? Непонятно. Ясно одно: эти люди думают, что мы похитили сто пятьдесят тысяч иен!
В такой ситуации следовало бы лечь на дно лодки, но я схватился руками за ее борта и принялся отчаянно вертеть головой в надежде определить источник звука. Пусть стреляют! Пусть ловят! Пропади все пропадом!
Как ни странно, Нина тоже пребывала в растерянности. О чем она тогда думала? Быть может, терзаемая природным любопытством, пыталась выяснить, кто ее соперник?.. В какой-то момент девушка подняла руку, чтобы поправить шляпу, и тут в траве на берегу реки вспыхнуло зарево, а в следующую секунду водная гладь слева от лодки вздыбилась и нас окатило дождем холодных брызг.
— Пф! — Нина фыркнула и отерла ладонью лицо. — Ничего! — прокричала она по-русски и в один прыжок вернулась к штурвалу. Улыбка ее сияла в свете звезд.
Из выхлопных труб повалил дым, и, описав крутую дугу, наш катер помчался вперед, взрезая тьму ярким прожектором, а позади поднялась и зарокотала поражающая воображение огненная волна.
Еле выстояв, я закрыл руками лицо и распластался на дне катера.
— Простите... пожалуйста, простите меня... Что же делать?.. — бесцельно причитал я.
Ловко обходя бесконечные островки, Нина вела наше судно на всех парах, пока огни Харбина не скрылись из виду. Она сказала, что здесь опасно и надо плыть в Хабаровск. На рассвете мы оказались в дальнем притоке и, спрятавшись в зарослях, позавтракали солониной с белым хлебом, запивая холодной водой. После еды Нина задумчиво подняла веснушчатое лицо с длинными ресницами (кажется, я впервые разглядел его как следует) к прозрачному небу, оглянулась по сторонам и, усевшись на корме, вынула бумагу и карандаш.
— Я слишком устала, и мстить красным придется тебе. Не знаю, вернемся ли мы в Харбин, поэтому следует изложить в письменном виде все, что известно о сети красных шпионов, и передать письмо в штаб японской армии. Мне известно такое, чего и сам Ослов не знал! Попросим встречного лодочника передать конверт. Я доверяю японцам, пускай получат от нас прощальный привет! Ну, как идея?
Достав откуда-то черную флягу с водкой, Нина весело отвинтила крышку. Вероятно, она хотела подстегнуть свою удивительную память. Но я уже утратил всякий интерес к происходящему. Меня переполняли злоба и стыд. Я примостился на багаже, укрылся с головой одеялом и лежал не двигаясь.
— Эй! — Через какое-то время Нина окликнула меня. — Погляди, там, выше по течению, разработанное месторождение, а у берега старинное судно, которое доставляет в Харбин трепангов. Увидев корабль, я выбежала на берег, положила в конверт несколько серебряных монет и бросила его на палубу. Это заметил какой-то важный китаец, наверное, сам хозяин. Он поднял письмо и, прочитав адрес штаба и мое имя — Нина Ордойская, выпучил глаза. Затем мужчина приложил руки к груди, вежливо поклонился и ушел. Корабль приземистый и небольшой, но красивый, с пушками. Смотри, во-он там! Уже выходит в главное русло. А люди на палубе указывают на нас пальцами... Видишь?
Находясь между явью и сном, я выслушал Нину, от которой исходил запах спиртного, а затем обнял ее. Палило солнце, и становилось невыносимо жарко.
На второй вечер мотор стал сбоить и останавливаться. Бензин кончился раньше, чем мы предполагали, и, увидев дорогу, Нина причалила к берегу. Сверившись с картами, я заключил, что мы находимся в районе Петровской, в ста пятидесяти верстах от Хабаровска. Мы оттащили катер далеко в траву, чтобы в случае наводнения его не унесло течением.
Лишь теперь, ступив на бескрайнюю равнину, залитую осенним солнцем, я посмотрел в голубое небо и с облегчением вздохнул. Мы пообедали, а затем перелили всю питьевую воду в ведра. Держа в руке пудреницу, Нина густо набелилась, нарисовала длинные изогнутые брови и подкрасила губы охрой. Мне же она велела переодеться в черное китайское платье, мешковатое и странное. Спрятав военную форму и сапоги на дне лодки, девушка вручила мне красные кожаные гетры, черную итальянскую шляпу-колокол и большие очки. Мы собрали огромный, наподобие русского, вещмешок, положив туда деньги, пистолеты, еду, котелок, косметику, мой дождевик и шерстяные одеяла. Нина взвалила ношу на мои плечи и напоследок выудила откуда-то новый баян! Потом она отошла на несколько шагов, пристально оглядела меня и расхохоталась.