« – Яким, я тебя крымским татарам продам. Они таким, как ты, язык отрезают. Продам, а потом выкуплю. Только уже без языка, понял?»
В зале реплика экранного Гоголя вызвала добродушный смех. С первого места последнего ряда, куда я обычно брал билет на любой сеанс любого фильма, мне хорошо было видно публику – народу было немного, и все, видимо, местные: в Симферополе приезжих традиционно было значительно меньше, чем коренных крымчан, особенно на выходных. Отдыхающие массово тусили на Юбэка – иногда мне эта аббревиатура из трёх букв, исторически подразумевавшая южный берег Крыма, представлялась единым гео-туристическим полигоном от Фороса до Алушты.
Так оно, впрочем, и было на самом деле.
После фильма расходились не спеша. Южный темперамент не терпит суеты – ни лишней, ни даже приличествующей случаю. В Москве все бы целеустремленно потянулись к выходу, стремясь у двери точно угодить своим попкорновым мусором в бак. А тут не стремились. И не угождали. Да и вообще не парились по этому поводу.
Чтобы осуществить свою миссию, мне требовалось максимально ассимилироваться с крымчанами, во избежание тех критических мелочей, которые, как правило, и губят всё дело на корню. И я наблюдал, вникал, вживаясь…
Снаружи «Меганома» – огромного, по местным меркам, торгово-развлекательного комплекса, которое ещё находилось в стадии завершения благоустройства – как обычно, стоял парковочный хаос и неразбериха. Но действо проходило так беззлобно и неторопливо, что не оставалось сомнений в том, что всё, в конце концов, рассосётся и поправится, реально. В тот день я оставил свой авто на парковке у дома, где снимал жильё, чтобы иметь возможность беззаботно осушить бутылочку светлого севастопольского – даже осенью на столичных улицах сохранялся приморский зной, и жажда утомляла – и поэтому злорадно усмехнулся про себя, наблюдая, как водители медленно пытаются покинуть зону парковки и выбраться на Евпаторийское шоссе. Самому мне предстояло или пройтись пару километров пешком в начавших сгущаться сумерках и затем сесть на маршрутку, или воспользоваться маршруткой сразу, чтобы потом пересесть на другую где-нибудь ближе к центру. Такси к тому времени я уже не доверял: как-то раз пришлось ждать час посреди ночи в аэропорту, но так никто и не приехал на подтвержденный вызов – с тех пор я и обиделся на все симферопольские такси и в критических ситуациях предпочитал добираться на своих двоих, благо расстояния, по сравнению с московскими, здесь совсем смешные – разве ж три-пять километров это дистанция? Но затем выяснилось, что пешеходные дорожки советским генпланом в городе повсеместно не были предусмотрены, а украинским и подавно. Так что выбор небогат, как не крути.
Район Свобода – ударение на «да»! – представлял собой коттеджный поселок, разбитый на ровные прямоугольные квартальчики на северо-востоке Симферополя. Тихий, спокойный и весьма респектабельный, не обременённый излишним уличным освещением. Там я и снимал комнату-студио в трёхэтажном особнячке, недорого. В Крыму сдавали все и всё, что только можно было сдать недвижимого. Ну, или попадалось ещё что-то полудвижимое, «сборно-разборное» с крышей, на сезон. Как-то я даже наткнулся на выставленную на продажу «однушку» в Ялте общей площадью десять квадратов, причем с кухней, ванной и якобы собственной террасой, судя по объявлению. Любопытства ради даже хотел посмотреть её, где-то в районе Массандровского пляжа, но потом плюнул – к чему мне? Лишних полутора «лямов» у меня всё равно не было. Закончу работу – тогда, может, и стоит присмотреться. Но, видимо, не в Ялте. И вообще, думается, не в Крыму.
А жаль. Мне тут нравилось.
Ключ в замке повернулся со скрежетом – хозяева не тратились особо на качество дверей и уж тем более замков к ним, и я успел дважды за последний месяц поменять сердцевину из-за каких-то непонятных проблем с ключами. Войдя, я привычным жестом нашарил выключатель, и одинокая лампа в абажуре под высоким потолком загорелась холодным матовым светом. На мощности экономили.
Справа – зона столовой, слева – шкаф-купе, а дальше прямо – широкая двуспальная кровать, застланная шёлковым малиновым постельным бельём, моим собственным, которое я обычно по утрам накрываю сверху незамысловатой хозяйской накидкой серо-бежевого цвета.
Сейчас на моей кровати лежал человек, его рука была неестественно подвёрнута под вторую подушку, ноги раскинуты по всей ширине постели, а голова свисала с матраца в противоположную сторону, так что мне не видно было лица.
Я осторожно прикрыл дверь, до щелчка грёбанного замка, и спиной облокотился на неё.
* * *