— Так, ну и чего теперь? — произнес я вслух.
Вместо ответа раздался звонок телефона на тумбочке в прихожей. Звонок мерзкий, заставивший подпрыгнуть. Во всех гостиницах независимо от звездности почему-то ужасные телефонные аппараты.
— Алло? — сказал я в трубку.
— Господин Круглов? — вежливо, но не без ехидства, поинтересовался портье.
— С небольшой натяжкой, — пошутил я.
— Ээ… ммм…
— Я, я! Слушаю вас.
— Доброе утро. Вам звонок с городской линии. Соединять?
«Вот он, говнюк! Объявился!».
— Да, конечно, давайте.
В трубке раздался щелчок.
— Ну, и где носит твою задницу, гид несчастный! — почти радостно прокричал я, ожидая услышать извиняющееся блеяние Евгения Палыча. Но в трубке раздался совсем чужой голос. Низкий, неприятный.
— Слушай сюда, — не утруждая себя приветствием, сказал собеседник. — Если хочешь получить его задницу целой и невредимой, к вечеру принесешь деньги, куда тебе укажут. Иначе и его порвем, и тебе кранты. Уяснил?
— Эээ, что? Какие деньги?
— Какие нам должен твой приятель.
— А причем здесь, простите, я?
— А ты за него поручился, — хмыкнул человек.
Я проскрипел зубами.
— И что за деньги?
— Триста.
— Вы могли бы взять их вчера в бумажнике, пока я был в отключке. В чем проблемы?
— Ты не понял. — Человек взял небольшую паузу. — Триста тысяч.
Я потерял дар речи. Спина похолодела. А мой собеседник между тем закончил беседу ультиматумом:
— Запоминай место и время…
Я машинально протянул руку к левой подмышке — туда, где майор Косыгин, которого я изображал на экране, носил оружие.
Бутылка коньяка опустела. Я стоял на балконе и, выкуривая сигарету за сигаретой, грубо пререкался с внутренними демонами, которые принялись уговаривать меня заказать еще одну бутылку и немедленно ее выкушать.
Но не поддался я.
Триста тысяч! Помнится, Петровский называл сумму в триста рублей, но, видимо, это был долг перед «Лагуной» за обеды и ужины. Триста же тысяч он оказался должен каким-то другим людям, и вот об этой космической сумме подлец предпочел умолчать. Да еще и рискнул привести меня туда, где нас чуть не разорвали.
Как совершенно справедливо выразилась официантка Маринэ, он не бойскаут, он смертник.
Стоило ли спасать его после такой подставы? Триста штук — это около четверти моих нынешних сбережений, то есть с голоду не помру. Но это совершенно не означало, что я должен субсидировать местных якудза. С какой радости?! И неизвестно еще, в какую отчаянную авантюру вляпался Петровский. Да, этот мир очарователен в своем простодушии, но, как выяснилось, преступность здесь тоже имеется.
На карниз балкона присел воробей. Внимательно уставился на меня. Что-то чирикнул.
— Чего тебе?
Он еще раз чирикнул, не сводя с меня глаз-бусинок. Я вздохнул, затушил сигарету в пепельнице.
— Ничем не могу тебе помочь, пернатый. Мне бы кто помог.
Я вернулся в комнату, лег на диван, уставился в потолок. И кое-что вспомнил.
«Шоу Трумэна». Жизнь под колпаком. Вчера я отложил время необходимых размышлений на попозже, и вот это «попозже» наступило. Выход был только один.
Через полчаса я, заметно посвежевший, вышел из душа. Тут же с сожалением отметил, что не мог сказать того же о своем гардеробе. Вчера в баре на меня пролили пиво, пусть немного, но запах, что источала моя рубашка, совсем не походил на аромат «Хьюго Босса». Джинсы и куртка еще куда ни шло, но вот рубашка…
Я принялся рыться в шкафах и прикроватных тумбочках спальни в поисках завалящего антиперспиранта. После великолепия, ожидавшего меня в душе — всех этих шампуней, гелей для мытья и прочих мыльно-рыльных принадлежностей — мне казалось, что я мог бы рассчитывать хоть на огуречный лосьон. Ничего не нашел. Затем отправился обратно в ванную комнату и еще раз внимательно осмотрел всю парфюмерную коллекцию.
Мне повезло. Я нашел какие-то две маленькие пшикалки с приличным запахом. Долго обнюхивал их, пытаясь определить, которая из них мужская, потом бросил это занятие и напшикал на рубашку. Вроде ничего. Все-таки здешний сервис очень даже на высоте. Жаль, в номер нельзя заказать свежие трусы и носки…
Или можно?
Я не стал проверять, чтобы совсем уж не попасть впросак. Вчерашний портье, провожавший нас недобрым взглядом, все еще оставался на смене. Не стоит привлекать к себе внимания больше, чем мы уже привлекли.