— Нет! Поскольку человеческий род эволюционировал, развил технологию, сплотился в тяжелой борьбе за выживание, он смог адаптироваться на любой планете, которая оказалась хоть сколько-нибудь гостеприимной — на Терминусе, скажем. Но можете ли вы себе представить разумную жизнь, развившуюся на Терминусе? Когда Терминус был впервые заселен людьми во времена Энциклопедистов, самой высшей формой растительной жизни там были лишайники на скалах, высшей формой животной жизни — кораллоподобные скопления в океане и насекомоподобные летающие организмы на суше. Мы уничтожили их и населили моря и сушу: рыбой, кроликами, козами; засадили травой, злаками, деревьями и тому подобными. Мы не оставили ничего от местной жизни, разве что в зоопарках и аквариумах.
— Хм-м-м, — произнес Тревиз.
Пилорат пристально посмотрел на него и продолжил после паузы:
— Вам плевать на это, не так ли? Замечательно! Я не знаю никого, кто бы думал иначе. Вероятно, в этом и моя вина, я не сумел никого заинтересовать, хотя самого меня это крайне беспокоит.
— Это интересно, — сказал Тревиз, — но... но... И что же?
— Вам не приходило в голову, что с научной точки зрения интересно изучить мир, давший подъем единственному по-настоящему расцветшему экологическому резервуару Галактики?
— Возможно, если бы я был биологом. Я же, знаете ли, не биолог. Вы уж простите меня.
— Конечно же, мой дорогой! Кстати, я не нашел ни одного биолога, который бы заинтересовался этим. Я уже говорил вам, что хотел специализироваться по биологии в колледже. Я обратился с этим вопросом к своему профессору, но он тоже не заинтересовался и велел мне вернуться к какой-то практической задаче. Мне это стало так противно, что я переключился на историю, которая была моим хобби в юности и вытащил на свет божий «вопрос происхождения».
— Если это дало вам работу на всю жизнь, — сказал Тревиз, — то вы должны быть благодарны своему профессору за то, что он оказался не таким любознательным.
— Да, я полагаю, что на этот вопрос можно взглянуть и так. Моя работа интересна и никогда не утомляет меня. Но я хотел бы заинтересовать этим вас. Терпеть не могу ощущения вечного разговора с самим собой.
Тревиз наклонился вперед и откровенно рассмеялся. На спокойном лице Пилората появилось выражение боли.
— Почему вы смеетесь надо мной?
— Не над вами, Янов. Я смеялся над собственной глупостью. Что касается вас, то вы совершенно правы. Я очень признателен вам.
— Что я придаю такое значение происхождению человечества?
— Нет, нет. То есть, да, и это тоже. Но я хотел сказать, что вы были правы, когда сказали, что надо перестать сознательно думать о моей проблеме и занять мозг чем-нибудь другим. Когда вы мне рассказывали о способе развития жизни, это привело меня к мысли, что я знаю теперь, где найти этот гипертранслятор, если он существует.
— Вот как?
— Да! В настоящее время это моя мономания. Я представлял себе этот гипертранслятор, словно я был в своем старом учебном судне и изучал весь корабль глазами, которые помнили все тайные места этого корабля. Я упустил из виду, что этот корабль — развившийся продукт тысячелетней технологической эволюции. Дошло до вас?
— Нет, Голан.
— У нас на борту компьютер. Как я мог забыть о нем? — Он бросился в свою каюту, махнув рукой Пилорату, призывая его следовать за собой.
— Мне нужна только попытка связи, — сказал он, помещая руки в контакты компьютера.
Это была попытка связаться с Терминусом, который теперь находился в нескольких десятках тысяч километров.
Дошло! Отклик! Словно нервные окончания тянулись и вытягивались с захватывающей дух скоростью — со скоростью света, конечно — чтобы добиться контакта.
Тревиз был тронут — ну, не совсем тронут, но чувствовал... нет, не то чтобы чувствовал, но... в общем, неважно, у него просто не было для этого подходящего слова.
Он узнал Терминус, и хотя расстояние между ними увеличивалось на двадцать километров каждую секунду, контакт существовал, словно планета и корабль были неподвижны и разделялись несколькими километрами. Он ничего не сказал и отключил связь. Он просто хотел проверить принцип связи, общаться он не собирался.
По ту сторону Терминуса в восьми парсеках был Анакреон, ближайшая большая планета — на задворках, по галактическим стандартам. Послать сообщение с той же световой скоростью, которая только что сработала на связи с Терминусом, и получить ответ займет пятьдесят два года. Достичь Анакреона!
Думать об Анакреоне! Думать насколько возможно отчетливее. Ты знаешь свое положение относительно Терминуса и ядра Галактики, изучал его планетографию и историю, решал военные проблемы, когда готовился захват Анакреона. Ты был на Анакреоне. Рисуй его! Ты почувствуешь себя на нем через гипертранслятор.
Ничего! Нервные окончания дрожали и оставались на месте. Тревиз убрал руки.
— На борту «Далекой Звезды» нет гипертранслятора, Янов. Я убедился. И, если бы я не последовал вашему совету, наверное, еще не скоро бы узнал об этом.
Пилорат положительно расцвел, хотя не шевельнул при этом ни одним лицевым мускулом.
— Я так рад, что помог вам. Значит, мы совершим прыжок?
— Нет, мы подождем еще два дня для полной гарантии. Мы должны отойти от массы, помните? Учитывая, что я на новом, неиспытанном корабле, с которым совершенно не знаком, мне, вероятно, понадобится дня два для расчета точной процедуры — правильного толчка для первого гиперпрыжка. Однако, у меня впечатление, что все это сумеет сделать мой компьютер.
— Дорогой мой! Мне кажется, что время будет тянуться долго и скучно.
— Скучно? — Тревиз широко улыбнулся. — Нисколько! Мы с вами будем разговаривать о Земле.
— В самом деле? Вы хотите доставить удовольствие старику? Это очень великодушно. Очень...
— Бросьте! Я хочу доставить удовольствие самому себе. Янов, вы создали новообращенного. В результате ваших рассказов я понял, что Земля — самый важный и самый что ни на есть интересный объект во Вселенной.