Она заявила:
— Однако, Джиндибел, — она снова опустила почетный титул, — не знает и не может сказать, что это за организация.
Она высказала это как утверждение, граничащее почти с грубостью. Это было все равно что сказать: «Я могу анализировать твой мозг, так что не трудись объяснять».
Первый Спикер понял грубости и быстро решил игнорировать ее.
— Да, Спикер Джиндибел, — он тщательно избегал опускания титула и даже не делал ударения на нем, — не знает и не может сказать, что это за организация, но это не означает, что она не существует. Люди Первого Основания большую часть своей истории фактически ничего не знали о нас, да и теперь не знают. Но разве вы сомневаетесь в нашем существовании?
— Но отсюда не следует, — возразила Деларме, — что если о нас не знают, а мы существуем, то и что-то другое должно существовать, если только о нем не знают.
Она засмеялась.
— Справедливо. Вот поэтому утверждение Спикера Джиндибела должно быть проверено самым тщательным образом. Утверждение это основано на точном математическом выводе, который я посмотрел сам и требую, чтобы рассмотрели вы все. Если это... — он задержал бросок мысли, чтобы лучше выразить свою точку зрения, — ... и неубедительно.
— А что за член Первого Основания Голан Тревиз, который прыгает в вашем мозгу и о котором вы не упомянули? — Опять грубость, и на этот раз Первый Спикер слегка вспыхнул.
— Спикер Джиндибел предполагает, — сказал он, — что этот человек, Тревиз, является орудием — возможно, невольным — этой организации, и мы не должны игнорировать его.
— Если, — сказала Деларме, снова садясь в кресло и откидывая с глаз прядь седеющих волос, — эта организация, какова бы она ни была, существует и если ее ментальные способности опасно сильны и так тщательно скрываются, вряд ли она будет открыто маневрировать таким заметным лицом, как советник Первого Основания.
Первый Спикер серьезно заметил:
— Не все думают одинаково. Однако я заметил кое-что, наиболее тревожащее. Я не понял этого. — Он почти невольно похоронил мысль в глубине мозга, стыдясь того, что другие могли прочесть ее.
Каждый Спикер заметил мысленное действие и, как строго требовалось, отнесся уважительно к чувству стыда. Деларме тоже отнеслась так, но очень нетерпеливо. Она сказала в соответствии с принятой формулировкой:
— Не можем ли мы попросить, чтобы вы показали нам вашу мысль, поскольку мы понимаем и прощаем любое чувство стыда, которое вы можете испытывать.
Первый Спикер сказал:
— Как и вы, я не знал, на чем основано предположение, что советник Тревиз является орудием другой организации, и если так, то какой цели он служит. Но Спикер Деларме, похоже, уверена в этом, и нельзя игнорировать возможную ценность информирования любого, кто квалифицирован как Спикер.
Поэтому я попробовал приложить к Тревизу план.
— К одной личности? — тихо и удивленно спросил кто-то из Спикеров и сразу же высказал раскаяние, потому что вопрос сопровождался мыслью, совершенно эквивалентной выражению: «Вот дурак!».
— К одной личности, — согласился Первый Спикер, — и вы правы: ну и дурак же я! Я прекрасно знаю, что план не может быть приложен не только к индивидууму, но и даже к небольшой группе индивидуумов. И все-таки мне было любопытно. Я экстраполировал межличностные пересечения далеко за разумные пределы, но сделал это шестнадцатью различными способами и выбирал скорее область, чем точку. Затем я использовал все, что знаю о Тревизе — советник Первого Основания не приходит полностью незамеченным — и о мэре Основания.
Затем бросил все это вместе, как попало, и испугался, — он сделал паузу.
— Ну, и?.. — спросила Деларме. — Были поразительные результаты?
— Не было никаких результатов, как вы все можете предположить, — ответил Первый Спикер. — С одним индивидуумом ничего нельзя сделать. Однако же...
— Однако?
— Я сорок лет анализировал результаты, и у меня образовалась привычка ясно чувствовать их еще до того, как они проанализированы. И я очень редко ошибался. В этом случае пусть результатов и не было, я отчетливо почувствовал, что Джиндибел прав, и что Тревиза нельзя предоставить самому себе.
— Почему нельзя, Первый Спикер? — спросила Деларме, ошеломленная сильным ощущением в мозгу Первого Спикера.
— Мне было стыдно, — сказал Первый Спикер, — что я сделал попытку использовать его для цели, к которой он непригоден. И стыдно теперь, что я позволил себе поддаться влиянию чего-то чисто интуитивного. Но я должен был позволить себе это, потому что ощущение слишком сильно. Если Спикер Джиндибел прав, если нам грозит опасность неведомо откуда, я чувствую: когда придет время кризиса нашего дела, на решающей струне будет играть Тревиз.
— На каком основании вы это почувствовали? — спросила потрясенная Деларме.
Первый Спикер Шандисс жалобно посмотрел на Спикеров Совета.
— У меня нет обоснования. Психологическая математика не дала ничего, но когда я следил за взаимодействием отношений, мне казалось, что Тревиз — ключ ко всему. На этого человека следует обратить особое внимание.
Джиндибел понимал, что не вернется вовремя к заседанию Совета. Может быть, и вообще не вернется.
Его крепко держали, и он отчаянно прощупывал окружение, соображая, как заставить их ослабить хватку.
Референт торжествующе стоял перед ним.
— Ты готов теперь, грамотей? Удар за удар, тычок за тычок, по обычаю хэмиш. Давай, малыш, ты быть первым.
— А будет кто-нибудь держать тебя, как держат меня? — спросил Джиндибел.
Референт сказал:
— Дать ему свободы. Чуток. Руки освободить, ноги держать. Мне не хотеть танцующего.
Джиндибел почувствовал себя приклеенным к земле. Руки его были свободны.
— Бей, грамотей, — сказал Референт. — Показать нам удар.