— Может быть это стало причиной, из-за которой он решил не лететь к нам.
— Но куда же он тогда собирается?
— Похоже, мы этого еще не знаем.
— Вас, кажется, это не слишком тревожит? — с раздражением заметил Первый Спикер.
— Я подумал, не лучше ли это. Вы хотели привести его на Трантор, беречь его, использовать как источник информации. А не станет ли он источником более важной информации, включая сведения о других, еще более важных, чем он сам, если он поедет, куда хочет, и будет делать, что хочет — при условии, что мы не выпустим его из поля зрения.
— Пожалуй, — согласился Первый Спикер. — Вы убедили меня в существовании этого нашего нового врага, и я уже не смогу отступить. Более того, я сам убежден, что мы должны оберегать Тревиза, иначе потеряем все. Я не могу отделаться от ощущения, что ключ — он, и никто другой.
Джиндибел возбужденно откликнулся:
— Чтобы ни произошло, мы не пропадем, Первый Спикер. Это могло бы произойти лишь в том случае, если бы Анти-Мул продолжал бы незаметно подкапываться под нас. Но теперь мы знаем о их существовании. Мы больше не действуем вслепую. Если мы, Спикеры, сможем работать сообща, то на следующем заседании Совета начнем контратаку.
— Но я звал отнюдь не из-за Тревиза, — сказал Первый Спикер. — Я начал с него потому, что это дело казалось мне личным поражением. Я плохо проанализировал ситуацию. Я ошибся, поставив личное над общей политикой и прошу извинить меня за это. Есть еще кое-что.
— Более серьезное, Первый Спикер?
— Более серьезное, Спикер Джиндибел. — Первый Спикер вздохнул и забарабанил пальцами по столу, в то время как Джиндибел терпеливо стоял перед ним и ждал.
Наконец, Первый Спикер сказал очень мягко, как если бы ожидал взрыва:
— На чрезвычайном заседании Совета, созванном Спикером Деларме...
— Без вашего согласия, Первый Спикер?
— Для того, что она хотела, достаточно было согласия трех Спикеров, не включая меня. Так вот, на этом заседании, вы были обвинены, Спикер Джиндибел, в неспособности занимать пост Спикера, и вы должны предстать перед судом. Впервые за три столетия закон об импичменте коснулся Спикера.
Джиндибел поинтересовался, стараясь скрыть волнение:
— Надеюсь вы не голосовали за обвинение?
— Нет, но я оказался в одиночестве. Все остальные проголосовали единогласно — десять против одного — за обвинение. Вы знаете, что для импичмента требуется восемь голосов, включая Первого Спикера, или десять — без него.
— Но я не присутствовал.
— Вы и не могли присутствовать.
— Я мог бы защищаться.
— Не на этой стадии. Прецедентов было мало, но они ясны. Ваша защита будет на суде, который состоится, естественно, как можно скорее.
Джиндибел опустил голову и задумался. Затем он сказал:
— Это не очень огорчает меня, Первый Спикер. Я думаю, ваш первоначальный инстинкт был верным. Дело Тревиза превыше всего. Я не могу просить об отсрочке суда на основании этого?
Первый Спикер поднял руку.
— Я не осуждаю вас за то, что вы не поняли ситуацию, Спикер. Импичмент — явление столь редкое, что я сам был вынужден просмотреть законные процедуры. Ничто не предшествует суду. Мы вынуждены идти прямо в суд, отложив все остальные дела.
Джиндибел уперся кулаками в стол и наклонился к Первому Спикеру.
— Вы это всерьез?
— Таков закон.
— Закон не может быть поставлен на пути явной, существующей опасности.
— Для Совета, Спикер Джиндибел, явная и существующая опасность — вы! Нет, послушайте меня. Закон, обосновывающий это, опирается на убеждение, что нет ничего более важного, чем возможность коррупции или злоупотребления властью со стороны Спикера.
— Но я не виновен ни в том, ни в другом, Первый Спикер, и вы это знаете. Это дело — личная месть со стороны Спикера Деларме. Если и есть злоупотребления властью, то только с ее стороны. Мое преступление в том, что я никогда не искал популярности — это я признаю — И мало обращал внимания на дураков, которые достаточно стары, чтобы выжить из ума, но достаточно молоды, чтобы иметь власть.
— Вроде меня, Спикер?
Джиндибел вздохнул.
— Ну вот, опять я сказал не то. Я не имел в виду вас, Первый Спикер. Ладно, пусть будет немедленно. Хоть завтра. Даже лучше — сегодня вечером. Освободимся от него и перейдем к делу Тревиза. Мы не имеем права ждать.
— Спикер Джиндибел, мне кажется, что вы не до конца поняли ситуацию.
Перед нами обвинение, а нас только двое. Убедить никого не удастся. В любом случае вы будите осуждены! И тогда вы уже не будете членом Совета и ничего более не скажете в общественной политике. Вы, в сущности, даже не сможете голосовать на ежегодном собрании Ассамблеи.
— И вы ничего не сделаете, чтобы предотвратить это?
— Я не могу. Я буду провален единогласно, и тогда мне останется только уйти в отставку, что, я думаю, порадует Спикеров.
— И Первым Спикером станет Деларме?
— Это более чем вероятно.
— Но этого нельзя допустить!
— Поэтому я буду голосовать за ваше осуждение.
Джиндибел глубоко вздохнул.
— Все равно, я требую немедленного суда!
— Вам нужно время, чтобы подготовить свою защиту.
— Какую защиту? Они ведь не станут ничего слушать. Немедленный суд!
— Совету нужно время, чтобы подготовить свою защиту и свое дело.
— Дела у них нет, да они его и не хотят. Они уже осудили меня в своих мыслях, больше ничего не требуется. В сущности, они скорее осудят меня завтра, чем послезавтра, и сегодня вечером скорее, чем завтра. Предложите им это.
Первый Спикер встал. Они смотрели друг на друга через стол.
Шандисс спросил:
— Почему вы так торопитесь?
— Дело Тревиза не может ждать.