— Но вы сказали, что этот компьютер не сделал ошибки.
— Компьютер сказал, что он не сделал ошибки. Я велел ему сравнить наше положение с расчетным. Он сказал, что оба положения идентичны в границах их измерения, и я подумал: а что, если он лжет?
До этих слов Пилорат держал свой каталог в руках, теперь он отложил его и выглядел потрясенным.
— Вы шутите? Компьютер не может лгать. Или вы думаете, что он неисправен?
— Нет, этого я не думал. Я подумал, что он солгал. Этот компьютер настолько совершенен, что я думал о нем как о человеке. Он достаточно человечен, чтобы гордиться — и, возможно, солгать. Я дал ему команду разработать путь через гиперпространство ближе к Сейшел-столице Союза Сейшел. Он это сделал и начертил курс в двадцать девять прыжков, что является высокомерием самого худшего сорта.
— Почему высокомерием?
— Ошибка в первом прыжке делает второй значительно менее определенным, а добавленная ошибка делает третий шатким и ненадежным, ну и так далее. Как вы рассчитаете сразу все двадцать девять прыжков? Ведь двадцать девятый может закончиться в любом месте Галактики, вообще где угодно. Поэтому я велел ему сделать только первый прыжок. Затем я решил проверить его, прежде чем выполнять второй.
— Осторожное продвижение, — горячо откликнулся профессор, — я одобряю!
— Да, но сделав первый шаг, компьютер мог почувствовать себя задетым моим недоверием? Может он, спасая свою гордость, сказал мне, что никакой ошибки вообще не было, когда я спросил его об этом. Он, сознавая собственное превосходство, не счел нужным признаваться в ошибке? Если так, можно считать, что у нас нет компьютера.
Длинное доброе лицо Пилората опечалилось.
— Что же мы можем сделать в этом случае, Голан?
— Мы можем сделать то, что сделал я — потратить зря день. Я проверил положение окружающих нас звезд самыми примитивными методами: телескопическим наблюдением, фотографией и ручным измерением. Эта работа заняла у меня целый день и ничего не дала.
— Я не совсем понимаю...
— Я обнаружил две чудовищные ошибки, но оказалось, что они в моих расчетах. Я сам ошибся. Я выправил расчеты и ввел их в компьютер, чтобы увидеть, придет ли он к тем же результатам. Он обработал их и оказалось, что мои цифры правильны, и что компьютер не может ошибаться. Вообще-то, компьютер может быть надменным, как сын Мула, но наш экземпляр еще более надменен.
Пилорат вздохнул.
— Ну, вот и хорошо.
— Да, конечно. Так что я позволил ему сделать остальные двадцать восемь прыжков.
— Все сразу. Но...
— Не все сразу. Не боитесь. Я еще не настолько безрассуден. Он будет делать один за другим, и после каждого будет проверять окружение, и если все окажется в допустимых пределах, только тогда сделает следующий прыжок. Если обнаружится значительная ошибка, произойдет остановка и пересчет остальных прыжков.
— И когда он начнет?
— Да прямо сейчас. Я вижу, вы работаете со своими каталогом?
— О, наконец-то мне выдался случай сделать это, Голан. Я собирался не один год, но всегда что-нибудь мешало.
— Я не возражаю. Занимайтесь им и не огорчайтесь. Сосредоточьтесь на каталоге, а я позабочусь обо всем остальном Пилорат отрицательно покачал головой.
— Бросьте. Я не могу расслабиться, пока все это не будет позади. Я напряжен от страха.
— Мне, вообще-то, не следовало вам об этом говорить, но я должен с кем-нибудь поделиться, а здесь, кроме вас, никого нет. Разрешите мне высказаться откровенно. Всегда существует возможность, что мы окажемся как раз в том месте пространства, где будет метеорит или черная мини-дыра.
Корабль разрушится, а мы умрем. Теоретически такое может случиться, хотя вероятность этого ничтожна. В сущности, мы можем сидеть дома, заниматься своими делами, или спать, а метеорит пролетит сквозь атмосферу Терминуса и угодит вам прямо в голову. Но это очень маловероятно.
Шанс оказаться в одном месте с чем-то роковым, так же чрезвычайно мал, потому что компьютер знает об этом, когда делает прыжок, этот шанс даже меньше, чем попадание метеорита в ваш дом: за всю историю гиперпространственных путешествий такого случая не было. А другие типы риска — вроде того, чтобы очутиться в середине звезды — еще менее вероятны.
— Тогда зачем вы говорите все это мне, Голан?
Тревиз пожал плечами.
— Сам не знаю. Наверное, вот почему: как ни малы шансы, катастрофа все-таки может произойти и, если это произойдет, то все закончится мгновенно. Хотя я и уверен, что ничего не правильного не сделал, что-то во мне говорит: «А вдруг случится?», и я чувствую себя виноватым. Янов, если что-нибудь произойдет не так, простите меня!
— Ну, дорогой мой Голан, если что-нибудь произойдет не так, мы умрем мгновенно. Ни я не успею простить вас, ни вы — получить мое прощение.
— Я понимаю, поэтому простите меня сейчас, ладно?
Пилорат улыбнулся.
— Не знаю почему, но меня это утешает. В этом есть что-то приятное, юмористическое. Конечно, я прощу вас, Голан, в мировой литературе куча мифов о потусторонней жизни, и если случится, что мы угодим в черную мини-дыру или еще куда-нибудь — мы оба окажемся в одном месте, и я засвидетельствую, что вы честно сделали все, что смогли, и что моя смерть не на вашей совести.
— Спасибо! Теперь и я спокоен. Я готов рисковать, но меня не радовала мысль, что вместе со мной рискуете и вы.
Пилорат протянул Тревизу руку.
— Вы знаете, Голан, я знаком с вами меньше недели и полагаю, что не следовало бы делать поспешных суждений, но я думаю, что вы отличный товарищ. А теперь давайте, делайте, что надо, и покончим с этим.