Впереди, куда они направлялись, внезапно вспыхнул свет — четыре квадратных окна и крыльцо, палисадник по сторонам, и флаг над зданием, который он снимал на видео со спины захваченного «броника». У здания стояли люди, кто-то двигался в ярких окнах. Водитель Саша, растолкав толпу, прошёл к крыльцу, снял с плеча винтовку, прицелился и с первого выстрела свалил флаг на обратную сторону крыши. Эх, жаль, что туда, подумал Лузгин, не достать, вот же чёрт, отличный трофей пропадает.
14
Соломатин сидел за тем самым щербатым конторским столом, курил и стряхивал пепел себе под ноги. Лузгин вздрогнул и даже мотнул головой, прогоняя видение, и тут же окончательно смешался: на стуле напротив, бесцеремонно, нога на ногу, восседал нетронутый Махит и недовольным голосом что-то выговаривал командиру партизан.
— Так держать надо было, держать! — сердито прикрикнул на него Соломатин.
— А скажи, уважаемый, как? — Махит взглянул на Луз-гина и коротко кивнул. — Как я могу их держать, если ты их не можешь? Я отнюдь не всесилен, ты знаешь.
— Надоел ты мне, — сказал Соломатин. — сейчас возьму и расстреляю к хренам собачим. Или Воропаеву отдам, ты тогда десять раз пожалеешь, что я тебя не расстрелял.
— Ты меня не пугай, уважаемый. — Махит ещё раз посмотрел на Лузгина так, чтобы Соломатин понял: посторонний в разговоре ни к чему. — Я не виноват, и ты не виноват, мы оба это знаем. Гарибов не мой человек, он сумасшедший. Ты лучше отпусти заложников. Зачем вообще их брал, начальник? Был договор, ты его нарушаешь.
— А ты? — заорал Соломатин. — А ты не нарушаешь? Зачем Гарибова пустил?
— А как я его могу не пустить? — в тон Соломатину крикнул Махит. — Ты хочешь, чтобы он деревню вырезал?
— Ещё раз пустишь — я сам вырежу.
— Слова, слова, начальник…
— Дякин жив? — спросил Лузгин, воспользовавшись паузой.
— Не знаю, — ответил Махит.
— Что значит «не знаю»?
— Выйдите отсюда, — приказал Лузгину Соломатин и даже головы к нему не повернул.
Лузгин почувствовал, как кровь прихлынула к лицу, шагнул назад и чуть не рухнул, зацепив сапогами порог. На крыльце он пошарил в карманах, ничего не нашёл и вконец разозлился, снял с плеча автомат, прислонил его к ограде палисадника. Над крыльцом горела голая лампа, безжалостно высвечивая Лузгина, и он бочком протиснулся между людьми, вышел на край светового полукруга, но дальше идти не решился, хотя и знал, какой улицей двигаться к Дякиным, и даже видел в дальней темноте, или так ему казалось, горбатый силуэт большого дякинского дома. Ну что за жизнь такая, думал он, бесцельно озираясь. Везде полуобман, полуторговля, ничего определённого, ясного, лишь бы выкрутиться, лишь бы выжить любой ценой, и когда же ты, стареющий дурак, перестанешь верить первому встречному и поперечному, когда ты повзрослеешь, чёрт возьми, и научишься разбираться в людях; да никогда, ответил он себе, потому что весь твой напускной цинизм и ёрничество всего лишь способ, и не самый лучший, приглушить в душе тоску по вере хоть во что-нибудь.
— Василич! — позвал его голос водителя Саши. — Ты оружием, блин, не бросайся где ни попадя. — Саша шёл к нему от света и держал автомат как дубину.
— Он мне больше не нужен, — ответил Лузгин.
— Не глупи, — сказал водитель Саша. — Патроны я тебе достану.
— Спасибо, не надо.
— Кончай, Василич, не выёживайся.
— Я так решил, — сказал Лузгин.
— Ну ни хрена себе! — Саша ткнул его в живот прикладом автомата. — А ну бери, и без разговоров, понял? Ты чё, мужик, в игрушки играешь, да? Тут люди головы ложат…