тебя отправлять за едой опасно, только навредишь. Сейчас осмотрим содержимое мешка, денег то нет совсем, а жратва не бывает бесплатной. Возьмем только на нужды. Не дрейфь, возьмем равные части, остальное прикопаем пока.
Миха подтянул мешок, расстегнул застёжки и отбросил матерчатую накладку.
Тюк был плотно набит вакуумными упаковками, через мутный плотный целлофан которых серела американская валюта. Михаил вывалил содержимое.
– Доллары, целая куча. Все достоинством в сотню. Сколько их тут? – прошептал Владик, распахнув глаза.
– …, ай как не повезло. Крышка, – грязно выругался представительный нунций от местной шпаны, – с ними никуда не сунешься.
– Совсем?
– Совсем. Любая покупка или обмен этих листов со вчерашнего дня отслеживаются полицией с особой тщательностью. Пропадём.
– Что будем делать? – с этого момента Владик решил целиком положиться на богатый жизненный опыт любезно предоставленного обстоятельствами крепкого телом отпрыска проходных дворов.
– Не знаю, – промычал тот, явно стараясь провернуть тугие резиновые мозги.
– Давай предложим кому-нибудь купить по дешевке?
– Кому же предложишь такое? Здесь не меньше десятка трехкомнатных квартир. Денег у народа нет. А кавказцы или цыгане сначала выведают всё, а потом в лучшем случае отберут весь пай, а в худшем завалят. Во всех других случаях сам себя подведешь под монастырь и, не солоно хлебавши, будешь мотать срок.
– А если сдать обратно?
– Можно, но о вознаграждении забудь. Там не прощают проявлений алчности.
– Может подождать немного, что и надумается?
– Короче, это упаковываем обратно и прикопаем. Я по темну в город. Ты сидишь как мышь. Вздумаешь смыться, под землёй найду и убью.
– Есть охота.
– То пить ему, то есть. Терпи, не маленький.
До обеда снова спали, каждый в облюбованном углу. После обеда дождь перестал, что дало возможность в сумерках надежно спрятать под дачным хламом богатство. Отдохнув, Михаил растаял в темноте. Ночь Владик спал плохо. Ему чудилось, что Михаил решил его надуть и затаился в придорожных кустах, поджидая, когда его сморит сон, чтобы утащить тюк с долларами.
Владик всю ночь мерз оттого, что держал окна отворенными. Он боялся упустить вора. Но ничего не произошло. Весь следующий день Владик томился ожиданием, а к вечеру его стало знобить. Уже потеряв надежду, он услышал шорох. Сердце заколотилось. Но Михаил предусмотрительно отозвался. Выглядел Михаил осунувшимся и сильно уставшим. Он притащил нехитрой еды. Едва поздоровавшись, Влад, трясясь от температуры, выпил сырое яйцо, а потом набросился на хлеб и прогорклое сало.
– Дела наши швах, – пророкотал Михаил, – нас сняла камера, что на офисе. Город на ушах. Мы в розыске, объявлено вознаграждение. В пачках по десять тысяч, а весит тюк, чтобы ты знал, пятьдесят кило.
– Что же делать? Без денег мы тут долго не протянем.
– Есть мыслишка, но как к этому подойти, пока не знаю.
– Что предлагаешь?
– Не я предлагаю, а безвыходная ситуация.
– И что нам предлагает безвыходность,– с сарказмом спросил Влад.
– Поход в Украину.
– Ничё себе расклад! Там же война. Нас шлепнут как крыс в первый же день, и, скорее всего, эта неприятность произойдет уже на границе. Может ещё Афганистан предложишь?
– А ты как думал воровать чужое.
– Я не своровал, а нашел.
– Во-первых, не ты, а мы. Во-вторых, тля, это только твое мнение, а там подобное расценивается как незаконное присвоение чужого имущества, а именно кража.
– Не в Украину нам не нельзя.
– Захотим, доберемся. На сегодня хорош балагурить, ложимся спать. Утро вечера мудренее.
– Нет, постой. В Украину! Ты явно не в себе. Я вот о чем подумал. Не лучше ли пробраться во Владивосток? Там море, много бесконтрольных судов и гораздо ближе. Может в Гонконг, в Азию, а?
– В Гонконг… в Азию… Вот что, валяй спать. Утром разберемся.
Пасмурное утро приняло решение в пользу Владивостока. Азия, это то занятное местечко, где человек добросовестно разгружающий баржи не вызывает вопросов у местной полиции, где стодолларовая купюра не пишет свою автобиографию в камере предварительного заключения, а вид преступившего закон где-то за азиатскими пределами, таскающего по сходням мешки, вызывает умиротворение властей. Также немаловажно, что отсутствию проблем у несчастных заблудших овец, нарушающих христианские заповеди, потворствует почти двухмиллиардное разномастное население. А среди саранчи, как известно, муравей неприметен. Кроме того, в неподдающейся исчислению толпе невероятно сложно организовать какой-либо значимый учет беспорядочно снующим денежным знакам.