Вряд ли мама поверит, если он расскажет о своих догадках, о том, что отец прошел с сестрой в дверь усыпальницы, которую открыла прекрасная темнокожая женщина по имени Мария. Скорее всего та самая Мария, чье имя и было выбито на табличке этой усыпальницы. Да никто не поверит в такую чушь! Лео и сам себе с трудом верил.
– Они не могли уйти далеко, – сказала мама, вскакивая и направляясь к двери.
– Мам, он ушел давно. Еще вчера вечером. Очень давно.
Та сразу пала духом, замерла, схватилась за дверной косяк и прижалась к нему, будто старалась удержать дом, будто боялась, что само здание обрушится.
– Лео, – снова повторила она, на сей раз не пытаясь найти ответ, а просто желая, чтобы хоть кто-то слушал ее вопросы, – куда он ее забрал?
8
Девочка почти умирала. Воздух вдруг стал прохладным. Отец занес ее в кромешную тьму, прочь от маленького костра, и немного постоял неподвижно. Кругом царил черный смоляной мрак. Непроглядный, безмолвный, подобный тому, какой живет в норах или бездонных пещерах. Малышка услышала грохот, похожий на оползень, только начавшийся внезапно, без всякого предупреждения. Звук был резким и окончательным. Она попробовала поднести руку к лицу. Пришлось потрогать глаза, чтобы убедиться, что те открыты.
Тьма была осязаемой, ее можно было пощупать и попробовать на вкус. Девочка вдыхала тьму, как воздух, и та оставляла налет у нее на языке, а потом обратилась в Существо, что шептало малышке на ухо на неизвестном наречии, которого ребенок не понимал.
Тьма заполонила пространство, подобно воде или дыму.
Девочка все гадала – не ослепла ли она? Отец пошел вперед. Малышка раскачивалась у него на руках в неровном ритме шагов и смотрела в том направлении, куда они двигались. Вдали показалась точка света, словно одинокая звезда на бескрайнем небосводе. Девочка опустила голову на грудь отца и задремала.
Шло время. Дни? Недели? Они с отцом нескончаемо куда-то шли по длинной прямой дороге. Это был единственный путь. Под ногами лежала земля, иногда попадались завалы камней, но в основном дорога была твердой и ровной, будто до них ее исходили миллионы людей, превратив почву в бетон.
Иногда мелькали небольшие заброшенные домишки, с дырами проемов под окна и двери, что смахивали на лица с широко распахнутыми глазами и зияющим ртом.
В сумерках или на рассвете, пока свет был еще тусклым, малышка смотрела вдаль и там, куда вела дорога, видела город, возвышающийся над деревьями.
Небо всегда было окрашено в красный.
Именно во время того пути отец начал разговаривать сам с собой, пусть и шепотом, но таким отчетливым, что иногда девочке мерещилось, будто он ждет от нее ответа. Казалось, от звука его голоса она должна была чувствовать себя не так одиноко, но происходило наоборот, и ей хотелось, чтоб отец замолчал. Малышка понимала, что умирает. В свои пять лет она не сумела бы этого объяснить (просто не знала нужных слов), и все же глубоко внутри себя ощущала, как что-то разрушается, исчезает. Что-то важное.
Но главное, она не знала, что смерти нужно бояться. Ее не преследовали видения ангелов и демонов, картины улиц, выстланных золотом, или бездонных огненных ям. Девочка ничего об этом не думала и не испытывала страха или неуверенности. В столь юном возрасте смерть означала облегчение, надежду, что дышать когда-нибудь вновь станет свободно, и жар уйдет. Поэтому малышка не противилась.
Однако противился папа. Всем своим существом он противился смерти дочери, так что даже когда та сдалась, ее поддерживала его воля.
– Нет-нет-нет, – шептал он, – еще слишком рано. Мы почти достигли Края Вечности, мы почти там. Все будет хорошо. А потом, потом… Вот увидишь!
Он выдохнул слова, как воздух, и черная сумка, свисавшая с его руки, ударила девочку по ноге. Отец спорил с кем-то другим. Малышка не знала, куда они направляются, но чем дальше они шли по дороге, тем яснее она понимала: папа тоже не знает.
– Здание в центре города, – бормотал он. – «Отнеси это туда. Там вы найдете все, что нужно, – так сказала доктор. – Все, что вам нужно!»
Он сплюнул на землю и сердито прибавил шаг. Так они шли и шли, пока красное небо не темнело. Тогда отец относил девочку недалеко от дороги в лес и прислонял спиной к дереву. Потом собирал опавшие листья и мягкие ветки растений, укладывал малышку на этот холм из свежей зелени. Амос зарывал в нее дочь, и девочку окутывал запах плодородной почвы и листьев.
– Нужно согреть ее, – бормотал он, – согреть. Если она не будет шевелиться, мы справимся. Пусть она только лежит спокойно и отдыхает, тогда все будет хорошо.