Гаспар отошел, не подозревая, что я заметила его поступок. Я дышала тихо и спокойно, как во сне, с наслаждением чувствуя, что понемногу согреваюсь. Роялистка, укрытая республиканским мундиром. В какой странный узел иногда сплетаются события, соединяется то, что, казалось бы, несоединимо. Я невольно улыбнулась – возможно, впервые за все путешествие, и закрыла глаза.
Этот мальчик, Гаспар, стало быть, не так уж плох, как я думала раньше. Не все республиканцы грубы и жестоки. Как не все роялисты добры и справедливы. И тем более непонятно, что же все-таки ввергло Францию в войну и кровопролитие. Француз боится француза. Почему?
Эти мысли были сложны для меня, ответов я не находила, подумав о том, что мне не следует утруждать себя подобными вопросами. Я – простая француженка, не такая уж умная и не очень-то образованная, словом, обычная. Как и всех женщин, меня волнуют только мои дети.
Недалеко в кустах послышалось странное сопение. И шорох. Словно теленок заблудился в лесу. В это можно было поверить, ведь деревня была недалеко. Если бы только сопение не было таким странным. Мне стало страшно. Гаспар снова спал, я слышала его тихий храп. Вдруг там, в кустах – рысь? А я лежу здесь без оружия, и даже руки у меня связаны.
Шорох усилился, словно какое-то существо ползло через кусты в мою сторону. Раздался тихий свист, но я уже не могла определить откуда – из кустов или с другой стороны. Волна ледяного ужаса захлестнула меня. Надо немедленно разбудить Гаспара… Боже мой, это существо уже совсем близко, в каких-то двух шагах от меня!
Я готова была закричать во весь голос, как вдруг чья-то горячая вспотевшая рука, совсем небольшая по размерам, но шершавая, легла на мое лицо, пробежала по нему, словно нащупывая. Можно было подумать, что я имею дело со слепым. Рука принадлежала человеку – это я знала точно. Или, может быть, оборотню.
Из темноты вынырнуло круглое лицо с блестящими глазами.
– Это вы, мадам?
Я думала, что лишилась рассудка. Брике! Господи, что же это такое? Я потеряла мальчишку в двадцати лье отсюда и, как я думала, потеряла навсегда!
– Это ты, Брике?
– Да. Я. Лежите тихо, не разговаривайте.
Он бесшумно добыл из-за пояса свой небольшой нож и принялся перерезать веревку, стягивавшую мои руки. Вскоре я была свободна и огорчалась только от того, что запястья совершенно онемели. Синяки, наверное, останутся надолго. Я шевелила пальцами, стараясь усилить приток крови. Тем временем Брике легко, подобно невесомому лесному эльфу, одним прыжком оказался возле Гаспара и отбросил его ружье далеко в сторону – наверное, туаза на три. Затем бесшумно забрал пистолет – заряженный, лежащий наготове в изголовье республиканца. С этим оружием Брике и вернулся ко мне.
– Вот и все. Ловко, мадам?
Я молча прижала его голову к груди, поцеловала грязные спутанные волосы. Он вырвался, явно слишком гордый своим поступком, чтобы терпеть женские нежности.
– Как же ты здесь оказался? – шепотом спросила я.
– Я бежал за вами до самой Луары. Знаете, как вас арестовали, я уцепился за телегу этих самых синих и доехал до самого лагеря. Потом вы куда-то делись, я и не заметил. Синие попались ничего себе, угощали меня печеньем, обещали дать форму. Да только я плевать хотел на их форму. А потом белые напали, всех перерезали, а я под повозкой пересидел. Потом, правда, пришлось оттуда выбираться потому, что повозку подожгли. Ужас что они творили, эти белые. Словом, я гляжу, вас этот солдат под конвоем ведет. Я, конечно, пошел следом. Так до самой Луары. Там я от вас отстал. Насилу брод нашелся… Ваш солдат много глупостей сделал, крестьян пугал. О нем теперь все деревни знают. Ну, а я-то вас нашел, это самое главное.
– Ты просто герой, Брике, – сказала я с нежностью.
– Какая-то вы не такая сейчас, мадам.
– Ну, тогда я скажу, что ты самого Картуша переплюнул.
– Вот это похвала так похвала! – деловито воскликнул Брике.
– Наконец-то до вас дошло, что нужно сказать. А, вот еще что! Я чуть не забыл. Назад, мадам, никакой дороги нету. Бои идут такие, что насилу ноги унесешь. Сзади много синих, как бы нам им в зубы не попасться. Нужно идти только вперед. Раз уж вы белая, вы должны направляться к белым…
А помогут ли мне эти белые? Я задумалась. Здешние края мне неизвестны. В Ниор идти нельзя, так как я точно знала, что он в руках республиканцев. Куда же тогда?
– В Шоле, – подсказал мне мальчишка.
– В Шоле нужно идти. Я от крестьян слышал, что к Шоле подступают армии вандейцев. Тысяч пятнадцать, не меньше. Вам стоит только подойти к главарям, как вам тут же помогут.
– Да, ты прав, – произнесла я машинально.
Шоле недалеко, это я знала. Несколько часов пути.
– Ты слышал какие-нибудь имена вандейских генералов?
– Да. Болтают о каком-то великом Кателино. Его называют Анжуйским святым. Следующий – Стоффле.
– Это все, наверное, крестьяне. А аристократы?
– Я слышал имя Шаретта. Его называли господином графом.
Я чувствовала, что руки у меня почти совсем ожили, и бесшумно поднялась с земли. Итак, Шаретт. Он лучше других вандейских вождей должен понять меня. Ведь я аристократка, как и он. Если бы только удалось до него добраться.
– Нам нужно убить этого синего, – прошептал Брике, указывая на Гаспара.
Последний все так же спал, похрапывая во сне.
– От него так много неприятностей. Он большая, я вам скажу, зараза.
Я отрицательно покачала головой.
– Нет. Потихоньку разряди его ружье, вот и все. Чтобы он не смог догнать нас. Пистолет мы забрали. Но убивать не будем.
Пока Брике выполнял приказание, я молча посмотрела на Гаспара. Убивать действительно не было смысла. Его и так убьют. Неужели этот юноша верит, что сумеет добраться до Ниора, преодолеть роялистские армии повстанцев? Я не могу оставить ему ни одного патрона: вдруг Гаспару взбредет в голову догнать нас и застрелить. Словом, этот юноша обречен. Я почему-то чувствовала странную щемящую жалость от сознания этого.
– Пойдемте, мадам. Давайте выйдем из этого чертова леса. Здесь кругом наши. Нам нечего прятаться.
Мы быстро удалялись от поляны, где спал Гаспар. Я засунула пистолет за пояс. Рядом, посвистывая, прыгал Брике. Он все так же не мог терпеть никакой тишины и пытался разрушить ее хотя бы своим свистом. Но мальчик тоже, как и я, за дни путешествия научился двигаться бесшумно. Когда нужно было, мы могли идти так, что ни одна ветка не хрустнет под ногами. Не зашуршит даже мох.
Мы уже вышли из леса на проселочную дорогу, и только тогда я ощутила тяжесть, странно давящую на плечи. Это был мундир Гаспара. Я неосознанно унесла его. Но возвратиться уже не было никакой возможности.
Взрыв громыхнул так близко, что, казалось, деревья пригнулись к земле. Мы лежали, уткнувшись лицом в землю, за шиворот нам сыпались земля и пыль. Гранаты взрывались еще и еще, но уже значительно дальше, и гул канонады уходил на север.
– Мы живы?
– Да, черт возьми! Бежим!
Мы с Брике живо выбрались из оставленного вандейцами окопа, и бросились бежать с холмов вниз. Шоле отсюда казался пылающим факелом, отблески пожара плясали по старым стенам и радужными бликами отражались на колокольнях, но тем не менее я знала, что Шоле свободен. Теперь там белые, а синие – те, кому удалось прорвать окружение, – без памяти убегали на север.
Бесконечная вереница телег вытянулась вдоль дороги, обрамленная бесчисленными фигурами усталых женщин и детей. Это были семьи крестьян, воюющих за Бога и короля. Чуть впереди несколько вандейцев тащили на веревках пушку. Я с жалостью созерцала это воинство. Оно казалось жалким, недисциплинированным, разрозненным, скверно одетым и диковатым.
Все оружие вандейцев состояло из кос, вил, дубинок и ножей. Ружей не хватало, да и мало кто умел стрелять. Правда, возможно, что передовые отряды, уже прорвавшиеся в Шоле, вооружены получше. У них даже есть лошади.
Брике изумленно оглядывался по сторонам. За время пути мы встретили много повстанцев, но тут они словно бы собрались воедино. Некоторые были одеты во что-то наподобие длинных козьих шкур с прорезями для рук, короткие куртки с крестом из крашеных человеческих костей на груди. Правда, у большинства на груди было вышито сердце Иисуса. Шляпы украшались белыми лентами – символами роялизма, на нарукавных повязках вышивались евангельские изречения. Вся эта атрибутика дополнялась четками у пояса и вертелями, служившими оружием. У многих за поясами был рог, каким крестьяне созывают свои стада, – повстанцы трубили в него, стремясь произвести побольше шума и придать своему вступлению в город больший триумф.