– Кто же это сделал? – спросила я среди общего молчания. Отец ничего не ответил. Лицо его не выражало ни гнева, ни боли. Он выглядел как обычно; пожалуй, был чуть бледнее.
– Эта деревня была на нашей стороне, – сказал он позже.
Мы снова двинулись в путь. Теперь я уже не рвалась так радостно вперед. Что ожидает меня? Может быть, вместо родного гнезда я увижу такое же пепелище? Над этим краем пронеслось столько гроз, что вряд ли что-то могло уцелеть.
– Зачем нужно было сжигать Сент-Уан, отец?
– А зачем было убивать короля, издеваться над королевой, губить Францию и ее законы?
Щека у принца судорожно дернулась.
– Синие жгут все фермы и деревни, если те нарушают декрет и не делают в лесу завалы.
– А зачем завалы?
– Чтобы шуаны не завели себе лошадей и ходили пешком. С некоторым страхом я ожидала встречи с Сент-Элуа. Перед глазами у меня всплывали самые ужасные картины разгрома… Лошадь медленно поднималась на вершину холма. И когда я взглянула вниз, в долину, предчувствие не обмануло меня.
Сент-Элуа больше не существовало. Краснокирпичный замок под золотой черепицей отныне стал фантомом и жил только в моем воображении. Мне пришлось взглянуть в глаза реальности. От замка осталась толстая стена ограды – ей было шесть веков, ее нельзя было взять одним пожаром. Раньше эта стена была белоснежная, теперь – черная, словно обожженная. Местами в ней зияли дыры и провалы, словно от взрывов. Парк тоже был выжжен, и не скоро вновь зазеленеют почерневшие стволы, называвшиеся раньше деревьями. Красный кирпич замка остался только на фундаменте, да и там спекся в черную массу. Уже не существовало чудесных изогнутых лестниц, мягких ковров, длинной галереи портретов предков, роскошной гостиной, серебряной столовой. Над пепелищем гордо возносилась единственная уцелевшая башня – та, где раньше была библиотека.
Но мой сын? Маргарита? Шарло, Аврора?
Забыв обо всем, я пустила лошадь в самый бешеный аллюр, какой только можно представить. Ветер свистел у меня в ушах. С безумной скоростью, рискуя разбиться, я спустилась с холма, оставив позади всю кавалькаду; стремглав промчалась мимо полуразрушенных древних укреплений и внезапно, натянув поводья, остановилась как вкопанная, едва не вылетев из седла. Я увидела мальчишку, со всех ног убегающего от меня. Эти черные волосы, и глаза, как васильки во ржи.
В одну секунду я оказалась на земле. Невозможно описать, как бешено билось у меня сердце. Я сначала побежала следом за мальчиком, но юбки путались у меня в ногах, и тогда, остановившись, я закричала что было силы:
– Жанно-о!
Он остановился и оглянулся. В эту минуту целый мир уместился для меня в этих глазах. Ноги сами понесли меня к сыну, я не бежала, а летела, не касаясь земли, потеряв в траве свои туфли. Жанно был совсем рядом. Я упала на колени, жадно, полубезумно обняла, помня, однако, о том, чтобы не испугать его.
– Мама, я так скучал по тебе!
Он сказал это так, словно в том, что я вернулась, для него не было ничего удивительного. А я. Весь смысл жизни, основа мироздания были для меня сейчас в этом детском дыхании, блеске глаз и волосах, в которых запутались соломинки.
– Мама, не плачь.
– Но я же не плачу, мой ангел.
Руками он вытирал слезы, струившиеся у меня по щекам.
– Это счастливые слезы, не бойся.
Я лихорадочно оглядывала Жанно, трогала, ощупывала, отмечая все произошедшие с ним изменения. Боже, какой же он худенький! А эти сдвинутые крохотные брови – он так не делал, когда я уезжала! И, кажется, он выглядит старше своих лет. Слишком серьезен.
– Ты не голоден, моя радость?
– Нет, я завтракал.
– И что же ты завтракал?
– Я ел яйцо и вареную брюкву.
– Матерь Божья! – только и смогла я произнести.
Мой Жанно ест вареную брюкву! Немудрено, что он такой худой.
– Я привезла много еды. Мы сейчас снова будем завтракать.
Я оглянулась назад. Отец и его люди ехали очень медленно, словно давали нам время наговориться.
– Те люди не тронут нас, мама?
– Нет. Это наши друзья. Дай-ка мне руку, Жанно! Да-да, вот так, и веди меня в дом.
Рука у ребенка была холодной. С болью в сердце я разглядывала Жанно – босой, пятки совсем загрубели. Что это на нем за рубашка, из парусины, что ли? А штаны едва держатся на разноцветной шлейке, да и короткие такие, что видно загорелые икры. Жанно внимательно посмотрел на меня, и я вовремя опомнилась. Нельзя, чтобы он понял, как мне грустно видеть его таким.
– Мама, тебя так долго не было. Жильда уже ставила по тебе свечку. А Маргарита ее за это страшно бранила. Они все время ссорятся, мама, и мне с ними скучно. С Авророй было веселее.
– Ну а где же она сейчас? – спросила я настороженно.
– Ее увезли какие-то черные женщины.
– Черные женщины? Но кто же это?
– Не знаю. У них были такие длинные черные платья и белые большущие чепчики. Я не хотел, чтобы Аврору забирали. Аврора тоже плакала и упиралась. Но черные женщины все равно посадили ее в повозку и увезли.
Я терялась в догадках. Жанно явно больше ничего не мог прибавить к своему объяснению. Кто мог увезти Аврору? И не были ли это монахини?
– Когда сожгли наш дом, Жанно? Скажи, если ты помнишь.
– Еще как помню, мама. Тогда шел дождь, и мы не поехали в церковь. Потом дождь перестал. Мы уже ложились спать, и Аврора обещала почитать мне сказку. Но тут вбежала Жильда. Она была очень испугана, и я тоже испугался. Мы побежали следом за ней. Я видел, как во дворе какие-то люди били Маргариту по щекам. Меня взял на руки Жак. Мы долго-долго бежали по полю, а потом упали в грязь и всю ночь лежали. Сент-Элуа был весь красный, как головешки, которые жгут на Рождество, только побольше; и я очень боялся.
Он посмотрел на меня и закончил:
– А потом мы стали жить в башне, и вся еда куда-то делась.
Я сжимала зубы от бешенства. Будь прокляты люди, научившие Жанно говорить «я очень боялся»! Страшно подумать, какой у него затравленный вид. И все мои старания сделать так, чтобы Революция проходила для него незаметно, были напрасны.
Мы остановились, так как топот лошадей отцовского отряда был уже совсем близко. Мальчик обхватил мои колени, полуспрятав лицо среди складок юбки, и, кажется, был встревожен.
– Эти люди – наши друзья, они ничего плохого не сделают, милый.
Отец внимательно смотрел на Жанно, и брови у него были чуть нахмурены. Он явно выбрал не самое удачное время для знакомства с внуком: худенький взъерошенный Жанно выглядел сейчас не лучшим образом. Но я все равно гордилась сыном, может быть, впервые разглядев, какие четкие у него черты лица, – даже в этом упрямом подбородке и не по-детски серьезном взгляде можно было узнать маленького аристократа.
Отец спешился, подошел к нам, и я почувствовала, как пальцы Жанно крепче впились в мою юбку.
– Мой мальчик, этот человек – наш…
Я запнулась, не зная, как представить сыну отца. Принц властным жестом остановил меня.
– Я – ваш дед, молодой человек.
Жанно бросил на меня пытливый взгляд.
– Это правда, мама?
– Да, моя радость. Это твой дед.
– Но у меня не было никакого деда.
Принц сделал еще шаг вперед и произнес очень холодным удивленным тоном:
– Можно ли узнать, милостивый государь, почему вы стоите как девчонка, вцепившись в юбку матери?
– О… – попыталась вмешаться я, – он вовсе не…
Но Жанно, опередив меня, отпустил мою юбку и встал очень прямо – такой трогательно маленький и худенький, что у меня сжалось сердце.
– Вот так-то лучше, так совсем по-солдатски. Вы ведь хотите стать солдатом, Жан?
– Хочу, но все называют меня не Жан, а Жанно.
– Жанно – это не имя для настоящего мужчины, это имя для сопляков.
Мой сын был еще явно не в состоянии оценить подобное утверждение. Он растерянно посмотрел на меня и произнес: