— Вера, а если без аллегорий? Ты помнишь Даньслава?
— Коготь — не коготь, — ответила Вера, — а вот ты — оголенный провод, человек без кожи. Был. Тогда. Я жила в темноте, потому что это была моя перемена. А мы же слепнем и глохнем, когда становимся проклятыми.
— Но как же я тогда «сиял»?..
— Я пила твою кровь три раза, и каждый раз она была другой. И сияние было разное, черное, белое, переменчивое. Это была твоя любовь-просьба, любовь-жажда, твой крючок, твоя спичка, твоя причина. Без этого бы ты не горел.
— Я… был тогда влюблен?.. — медленно проговорил Мйар. — Но как же я тогда… зачем я тогда сбежал из лагеря? И почему — один? Или это была… невзаимная любовь?
Вера помолчала немного, будто бы раздумывая.
— В твоём мёде не было горечи. А кровь неудачников — терпкая.
И она замолчала, как будто бы сказала все, что нужно было сказать. По крайней мере, выглядела она настолько довольной собой, что казалось, будто бы она решила этими словами какую-то очень сложную задачу.
— А может, ты совсем сумасшедшая?.. — проговорил Мйар, хмурясь.
— Если ты будешь давать мне свою кровь, то я буду служить тебе, — ответила Вера. — Пускай остальным помогает судьба. А мне будет достаточно этого жара внутри. Он лучше чего бы то ни было, лучше мужчины, да. И я не боюсь жизни.
Мйар молчал. Ему подумалось, что он зря вот это проделал, — нет, не кормежку Веры произвел, с этим-то все как раз в порядке, — зря он ее слушал и о чем-то спрашивал. Вампирша не в себе. Хоть она, возможно, и не врет, но память ее так же ненадежна, как и его. И что же с ней потом делать… не отпускать же умалишенную с садистскими наклонностями просто так?.. И не кормить же ее с рук всю ее… вечность. Вот уж, и правда, непростая ситуация.
А впрочем… разбираться с ней должен Камориль. Это, в конце концов, его знакомая, и пускай делает с ней, что хочет. Это у него с ней счеты… хотя нет. Сюда Веру привел Эль-Марко — на нем теперь и ответственность.
Мйар молча развернулся и пошел прочь, к выходу. Вздрогнул, когда Вера, вцепившись в прутья клетки, стала трясти ее и кричать ему вслед:
— Шикарная женщина, это был ты! Я буду тебе служить, как хочешь! Я даже умру, если хочешь! Вот увидишь, я разнесу тут всё в прах! Пускай все пропадает! Это судьба, солнышко! Это судьба!
Мйар только покачал головой. Поплутав немного подвалами, он вышел в коридор и закрыл за собой дверь на засов. На всякий случай.
А перед тем, как дверь захлопнулась, он расслышал Верино тихое:
— Прикурить бы дал…
Проходя мимо гостиной, я заметил Николу, читающую что-то с мобильного.
— Вы чего весь в пыли? — спросила девочка.
— А ты чего в саже? Камориль тебя не похвалит за сидение на его диване в таком виде.
— Ромка сообщение прислал, — сказала Никс, — длинное. Только что.
— Что пишет? — оживился я. — А ты пробовала ему звонить до этого?
Никс замялась:
— Ну, нет. Просто… у меня его номера не было. Он мой спросил, а я сделала вид, что мне его номер не нужен. Ну, это тогда, у моря было. Кто ж знал…
— Так и что он пишет? — я прошел внутрь гостиной и сел в кресло напротив Никс.
— А вот, почитайте, — Никола передала мне свой тяжеленький телефонный аппарат, закованный в титановый корпус.
«Привет, Никс! В общем, Варамира привезла меня в свой дом, он возле какого-то поселка (если ехать по западной трассе, там еще у памятника в виде чайки поворот), на мысе у Оливковой бухты. Она живет хорошо. Просто замечательно. Учить меня пользоваться силой она собирается долго, и пока что ничего не рассказала, только показала немного. Она что-то меняет в Изнанке, но я еще не понял, как. Пока что я научился только грести на веслах (тут есть лодка). Честно говоря, мне кажется, что я теряю время, а она кормит меня домашними пирогами, а о Зубоскале и компании говорить не хочет вообще. Как они там? Есть какие-то новости? Если так и дальше пойдет, я отсюда сбегу. Не знаю, правда, как. Странно тут все, и еще она не отвечает на многие вопросы, мол, ей тяжело это вспоминать. Зря я, в общем, сорвался. Прости пожалуйста. Я думал, что она меня быстро научит и я сразу смогу всем помочь. Жду ответа, Рома.»
Я отдал мобильный обратно Николе.
— Ты ему ответила? — спросил я.
— Угу, — сказала Никс.
— А что так невесело?
— Да вот… Мне та женщина, знаете, не понравилась. А тут — пироги.
— Судя по тексту, он более-менее в безопасности, — хмыкнул я.
— И вот, казалось бы, дядька Зубоскал, — поговорила Никола, и от этого обращения я вздрогнул, — вроде как все хорошо, относительно, но мне почему-то тревожно и даже… как-то страшно за Ромку. Она его не учит, чему обещала, а живет с ним, как с сыном, и пироги печет. Идиллия прям такая. А она же мёртвая женщина.