— После всего того, что ты услышала? — ахнул Камориль.
— Ну, если на каждого дурака обращать внимание — никаких нервов не хватит, — Мари повела плечом. — К тому же, я его не видела, и еще, даже несмотря на все аргументы, мы ведь, как бы, не уверены, что это именно он… Но я попробую. Может и сработает. А может, и нет. Я, к тому же, что-то как-то… очень устала, знаете…
— Так, провозглашаю торжественный отбой, — это со своего стула встал доселе молчавший Мйар. — Разберемся с этим всем завтра. Ну, то есть, сегодня, но хотя бы часов через шесть. Если не сработает гениальный топографический план Камориль — придумаем что-нибудь еще. Я попробую взять след ползучих бестий. Или к секретарше Абеляра пойдем, заглянем ей в рабочий глаз, может, сумеем связаться с этим, судя по всему, лояльным к нам чтецом и у него что-то узнать… Или я пойду к этим вашим чтецам в этот их смешной офис, и пускай пеняют на себя…
— Они все психопаты, Мйар, они не сумеют расстроиться, даже если ты их всех загрызешь, — Камориль покачал головой.
— Ты, — Мйар устремил на некроманта тяжелый взгляд, — давай, устрой, как обещал, в подвале нормально Эль-Марко, Никс и Мари. — Потом Мйар перевел взгляд на Кападастера: — Николу донесешь, не будя?
— Донесу, — кивнул Эль-Марко.
Мйар снова обернулся к Камориль и сказал твердо:
— А потом возвращайся сюда.
— Так точно, — ответил некромант, и в этот раз не понятно было, смеется он или нет.
Ну вот, наконец мне удалось разогнать их всех с кухни.
Камориль — ладно, фиг с ним, паяца из него не выбить ничем, он даже на смертном одре, буде такое вдруг произойдет, будет рассказывать басни, напевать лирические частушки и подмигивать особо симпатичным скорбящим обоих полов. Мог же вполне свою историю вместить в три фразы, без всех этих художественных аллегорий и описаний темноты леса, которые «для пущей атмосферности». И мог, на самом деле, при Мари все это не рассказывать. Мне даже кажется, что он, пожалуй, специально это все рассказал именно так, и именно при ней. Зачем?.. Чтобы она получше поняла, с чем и с кем имеет дело?.. И могла, получается, сама решать, нужна ли ей будет вся эта радость после того, как.
Ведь когда-нибудь это все прекратится и жизнь станет снова спокойной и размеренной.
Хоть я и тот еще олух, но от меня не ускользнула та тонкая, едва заметная перемена, которая произошла в отношениях Эль-Марко и Мари. И, да, это очевидно — отношения. И снова прощай, Мйар.
Не увидеть этого невозможно. Не услышать — да, но когда все так очевидно… Эти прикосновения, — которые как бы ненароком, но такие естественные и такие частые… Так юноши касаются девушек, которые им правда нравятся и которых они хотят касаться. Даже такие молчаливые и все из себя загадочные, как Эль-Марко. И все, вроде бы, логично, и все, вроде бы, хорошо — он прикоснулся к ее душе, и что-то пошло так, и все оказалось просто, как и должно быть, когда любовь, стало быть, настоящая. А не такая, как все те эрзацы, которыми судьба потчует меня, как будто бы пробуя то так, то эдак сломить, доказать мне мою чуждость и ненужность. И мне не на что обижаться и нечего им предъявить. И я почему-то принимаю такое положение вещей на удивление спокойно. Может, расстроюсь еще как-нибудь потом. Может, психика сказала «хватит с тебя на эти сутки». А может, я смогу и порадоваться за них чуть позже, когда станет проще думать, — ведь они оба добры, хороши и, в общем-то, не чужие мне люди… Если могут быть люди мне не чужими, в свете эпического повествования Камориль.
Я выплеснул в лицо еще воды и уставился на свое отражение в зеркале.
Пока Камориль презентовал нашим блондинкам один из укромных уголков своего подвала, неудачно стилизованный под пляжный домик, я все же дошел до душа и всячески предался омовению, но не горячей водой, как обычно, а чередуя ее с холодной. Контрастный душ — то, что я не люблю больше тушеных кабачков, — но сейчас он как раз кстати.
Я смотрел на себя — какой я есть, — в который уже раз, — и понимал, что, в принципе, давно к себе привык, хоть мне и казалось раньше, что что-то мироздание напутало с душой и ее сосудом. Пожалуй, если б у меня рыжих волос этих не было — я б такие хотел. Это будучи из меня растущими они меня немного смущают, а так… хорошо же, как будто бы тепло всегда и везде с собой, не далеко.
И вот этот я — то ли плод, то ли суть огромной смутно убиваемой твари, способной взрывать мыслью поглощающих, создавать иллюзии и перемещаться скачками сквозь материю и время? Я? Ну нет. Это… в это сложно поверить. Даже учитывая, что Камориль незачем врать. Да, я не человек, но не настолько же… Если все так, как рассказал некромант, то я чужд не только людям, с которыми у меня так странно складываются отношения, но и самому миру… И что же мне с этим делать, если я не старею? Может быть, когда истекут нормальные человеческие лет сто и ничего не изменится, мне попробовать найти себе смерть? Ведь, чтобы стать человеком, надо им быть… А что, если у меня, например, какая-нибудь специальная судьба и это «бессмертие» дано мне не просто так? Ох, ну и мысли. В их свете непреодолимая человеческая смертность как раз и кажется благословением. Этакий последний дар мироздания, лишающий тебя надобности исступленно решать, быть дальше или нет. Срок, в который все надо успеть. Окончание письма без постскриптума, где, поставив точку, ты можешь вздохнуть и оглядеть написанное как что-то цельное, завершенное, имеющее границы, и в этих границах гармоничное, композиционно уравновешенное.