— Все, я, кажется, отдохнул, — сказал Роман. — По крайней мере, теперь мне придется работать ногами, а не руками, так? Пойдем, куда там ты меня вела.
— Вверх, — сказала Варамира. — Пойдем.
Когда они поднялись чуть выше, голая скала нарядилась высокими травами, которые щекотали Ромке голени под закатанными джинсами. Но потом трава кончилась, землю устлала павшая листва, а над головой зашумел шелковичный сад.
— Сейчас самое начало лета, — сказала Варамира, — где-то через месяц тут все будет черным. В смысле, вся земля покроется упавшими ягодами и почернеет.
— Мы рановато, выходит, приехали? — спросил Ромка, вглядываясь в морской горизонт и защищая глаза от солнца рукой, приставленной ко лбу козырьком.
— Да нет, в самый раз, — ответила «бабка». — Скоро уже дойдем… А значит, я должна тебя предупредить о том, что там случится.
— Да ладно, можешь и не предупреждать, я уже привык, — ответил мальчик.
— И все же, — Варамира поставила рюкзак на камень и тоже оглянулась по сторонам.
Они поднимались вверх по тонкой тропинке, слева и справа от которой вниз уходили крутые скалистые спуски, ступенчатые, угловатые.
— Это хорошо, что ты спросил меня про того человека. Так или иначе, я должна была рассказать тебе эту историю… ведь она нужна для того, чтобы ты понял, отчего я здесь, такая, как есть, и зачем здесь ты.
— М-м, так я мог не настаивать, — сдержанно улыбнулся Ромка.
— Пойдем, — позвала Варамира. — Еще чуть-чуть осталось.
Они снова двинулись вверх. Теперь уже они шли меж высоких валунов, поросших теми самыми темными, узловатыми елями, которые Ромка видел вдалеке еще из лодки. Вблизи деревья оказались просто огромными. Массивные стволы были, как будто бы, скручены из чугунных штырей. Верхушки елей слегка покачивались на ветру, размеренно, тихо, без всякого ритма, одна за другой. Ромка шел меж ними, задрав голову.
И вот они забрались на самую высокую точку острова, на этакий перевал — хоть он перевалом и не был. Перед ними разверзся широкий кратер неправильной формы, заполненный темно-синей субстанцией, — то ли водой, то ли грязью, то ли нефтью.
Ветер ударил в лицо, растрепал Ромке челку, расправил волосы Варамиры у той за плечами, как крылья.
— Что это? — спросил мальчик.
— Живая глина. Вещество, из которого древние боги слепили человека, — произнесла Варамира.
— Что-что?
— Не веришь? — хмыкнула «бабка».
— Скорее, не понимаю. Разве это не грязевой вулкан?
Варамира смотрела куда-то в центр кратера, не отвлекаясь. Поговорила медленно:
— Сейчас поймешь. Давай, как мы учили с тобой… закрой эти глаза и открой те, что видят изнанку.
Ромка подчинился. Он опустил веки и, укротив дыхание, повел головой сначала в одну, потом в другую сторону, сосредотачиваясь, призывая из небытия странную свою силу, боязливую, хрупкую, спонтанную и все еще почти неизведанную. Он почувствовал, что ветер слабеет. А когда Ромка открыл глаза, чтобы видеть изнанку бытия, ветер стих совсем.
Над кратером, заполненным теперь сияющей бурлящей синевой, разверзся яркий, солнечный водопад, сплетенный из тысячи тысяч нитей, уходящих в небо, в землю, по всем сторонам света, разветвляющихся и переплетающихся друг с другом и с самими собой.
— Что-то эти древние боги никудышные вышивальщицы, — хмыкнул мальчик. И моргнул. Ветер с былой силой, а то и еще более неистово ударил по нему. Моргнув, Ромка нечаянно смахнул видение изнанки и теперь снова наблюдал перед собой просто грязевой вулкан.
Когда солнце поднялось еще немного, тень на противоположной стороне кратера сместилась, и Ромка смог различить, что там, вдалеке, почти у самой синей «грязи», сидит человек.
— Кто это там? — спросил Ромка.
— Сейчас он к нам подойдет, — ответила «бабка». — Это один из тех, кто помог мне… вернуться.