По крайней мере, так Ромка сам себя успокаивал.
— Лет через десять тебя будет трудно удивить голой женщиной, — послышался голос Варамиры. — Вот же, дитя человеческое, а… Какие же мы все, все-таки, люди…
— Смотреть уже можно? — спросил Ромка, не отнимая ладоней от глаз. — Я к этому привыкну когда-нибудь, обещаю. Но не сразу.
— Надеюсь, тебе не придется к этому привыкать, — сказала Варамира. — Открывай глаза, я уже.
Ромка несмело глянул сначала сквозь пальцы, а потом и вправду убрал руки от лица.
— Ты увидел, что происходит, когда Зорея читает «Возвращение»? — спросила «бабка», застегивая последнюю пуговицу на блузке.
— Да, — кивнул Ромка. — Пожалуй, увидел. И понял. Но эта связь… она….
— Что она? — Варамира насторожилась, ловя каждое слово мальчика.
— Эта связь, кроме того, что требует больших затрат и очень сложна — она… распутывается, если потянуть за ниточку. Она как бантик против морского узла. Ненадежная.
— Вот я о том же, — кивнула Варамира. — Это именно то, что я хотела тебе показать.
— Но с этой ненадежностью тоже не все просто, — задумчиво проговорил Ромка.
— Ты не видишь нужной нити, — кивнула Варамира.
— И именно эта ненадежность связи не дает тебе доступа к резервам души, кроме прочего.
— Прочего — чего?
Ромка, задумчиво потерев подбородок, стал излагать, как ему все это увиделось:
— К тебе будто бы по умолчанию привязан «слепой узел». То есть — сколько ни перевязывай, он все равно с тобой. А накладываясь на общечеловеческое ограничение, он существенно снижает все твои способности. Наверное… наверное, если все это развязать, узел удалить, снять «глушитель», укрепить связь, то… — Ромка замялся. Варамира смотрела на него пристально. Мальчик сглотнул. — То ты станешь очень могущественной.
Он хотел сказать «опасной». Но это было бы опасно само по себе. Рискованно.
— И здесь, — продолжил мысль Ромка, — тебе нужен тот, кто умеет плести нити, у кого к этому дар. Я так понимаю, этот кто-то — я.
— Так и есть, — кивнула Варамира удовлетворенно. — Ты поможешь мне.
— Но, — произнес Ромка осторожно, — мне кажется, что, хоть я и могу, но я… не сумею. Мало того, что я не знаю, как… так ведь и мои собственные силы ограничены общечеловеческим «глушителем». Из нас троих только Зорея имеет доступ к душе. Но, не будучи судьбоплетом, дать этот доступ кому-то еще он не может. Разве что какое заклятие…
— Тут у нас два пути, — сказала «бабка». — Первый — освободить все человечество от Оков Тишины. Но от этого слишком несет человеколюбием, как по мне. Или… наоборот. Да и, кроме прочего, для этого нам понадобится Исключительный Чародей — а я видала такого только один раз в жизни. И то, это мне чуть было ее не стоило. И второй вариант: мы должны достичь горы Антарг, Сердца Мира. Игольное Ушко — само по себе заклинание. И если его настроить, как надо, и активировать мощью судьбоплета — то у нас все получится. Оно послужит катализатором. Я стану полноценной. Целой. Я перестану мучительно умирать.
Варамира наклонилась к Роману и заглянула в глаза:
— Ты ведь поможешь мне, правда?
Ромка знал, что медлить с ответом нельзя. Ведь иначе она не поверит. Все прочтет по глазам. Все поймет. И потому он сказал:
— Конечно. Мы ведь… как это говорится? Семья?
Варамира улыбнулась — вполне искренне, как показалось Ромке.
— Семья, — кивнула она. Приобняла мальчика за плечо. — Пойдем. Мы не будем мешкать — надо отправляться в путь прямо сейчас.
Ромка послушно двинулся рядом с ней.
Старик-чтец, которого Варамира назвала Зореей и который помог ей возродиться этой ночью, шел сразу за ними на расстоянии в пару шагов.
Ромка, на самом деле, не понимал, как Варамира может надеяться на его помощь, не рассчитывая дать хоть что-то взамен. Ничего не предлагая. Не пытаясь прельстить его хоть чем-то. Все, что она обещала — это научить пользоваться силой. Что ж. Теперь он видит изнанку и понимает ее. Теперь проще. Теперь можно даже полагаться на себя самого. Главное ведь тут не столько практика, сколько восприятие и понимание. А они поменялись. Качественно. И это первый и самый главный шаг к обретению власти над своими способностями.
Ромке подумалось даже, что «бабка» так наивно надеется на помощь потому, что мыслит иначе. Она просто… другая. Для нее и он, и все остальные люди — части нее. Как рука или ухо. И она искренне не понимает, как ее воле можно противиться. И правда, что за нонсенс — восставшая против хозяина рука? Ухо, выражающее несогласие?