— Может быть, — безразлично ответила Вера.
— Или будешь пытаться со мной рассчитаться?..
Костяные псы Камориль, рассредоточившиеся по комнате, насторожились и повернули головы в сторону Веры. Вампирша снова затянулась и, выпустив дым, произнесла:
— Все поменялось, Камориль. У Богини надо мной больше нет власти.
— А как же новые тела?..
Вера смотрела то на него, то на кокон Луни. Ничего не говорила. Ее ноздри сильно раздувались, когда она делала очередную затяжку. Наконец вампирша заговорила:
— Тебе, наверное, приятно будет узнать о том, что поглощающие провели зачистку Нижнего Города.
— Когда?
— Несколько дней назад, сразу после того, как вам удалось сбежать и утащить с собой меня. Если б не эта дурацкая блажь твоего сладкого блондинчика — быть бы мне заживо сожженной в Пламени Самоубийц, или еще чего похуже. Они там, понимаешь, с огнеметами ходили. Освященными.
— Однако прогресс не дремлет, — хмыкнул Камориль. — И ты теперь, получается, последняя в своем роде?
— Это было бы слишком просто, не находишь?
— Пожалуй.
— Конину будешь? — спросила Вера.
Камориль понял это ее предложение, как объявление перемирия. Понял, что халат мешает двигаться, а потому снял его, оставшись в одних брюках. Повесил халат на спинку стула, стоящего рядом с диванчиком. Сам сел туда же. Вздохнул. Протянул руку, чтобы взять коньяк.
Вера глубоко втянула воздух. Бутылка полетела на пол и, стукнувшись об ковер, треснула и разбилась на множество мелких осколков. Вера ухватилась обеими руками за протянутую ладонь Камориль.
— Ты что творишь, блаженная? — зло вопросил некромант.
Вера тем временем слезла с дивана на пол, и, стоя на коленках, нюхала пальцы Камориль. Ни слова не говоря, она обхватила указательный палец некроманта губами и стала водить по нему языком. Глаза вампирши закатились и она застонала от удовольствия.
Камориль склонил голову набок:
— Сколько тебя помню, ты ни разу не изъявляла желания поразвлечься со мной одним, — сказал он. — Что, впрочем, всегда было взаимно…
Вера закончила с указательным пальцем, посмотрела на Камориль снизу вверх и переключилась на средний палец.
— А… — протянул некромант. — Я понял. Кровь Мйара. Точно-точно, руки-то я не мыл.
Вера вылизывала его ладони, пальцы и промежутки между ними. Тлеющую сигаретку она передала Камориль, не отвлекаясь, впрочем, от своего занятия.
— Да уж, повезло мне в жизни, — протянул некромант, затягиваясь дешевым куревом. — Если кому я нужен — так сумасшедшему братцу, тяготеющему к инцесту, или вот полоумной упырице, и то, постольку поскольку, — он снова втянул едкий горьковатый дым, от которого зачесалось и заскреблось даже в его привычных к табаку легких. Выдохнул вбок, перестав смотреть на Веру, обсасывающую ему мизинец. — Ну вот что за жизнь, а? Если любовь — то невозможная. Если суть — то извращенная.
Он помолчал. Продолжил, подперев голову свободной рукой:
— Знаешь, я слышал, что лучшие истории любви — творения отчаявшихся одиночек. Но кто же тогда пишет проникновенное о том, как романтично и здорово быть самому по себе?.. Кто сочиняет эти пассажи о темных улицах, обнимающих, как мать, о песнях и книгах, которые помогут в трудную минуту вместо друзей?.. Сильные люди? Клинические идиоты? Ханжи? Избранные? Не такие, как все? Нелюди, в конце концов? Я тогда, выходит, человек, каких поискать.
Вера закончила с его правой рукой.
— Ну, и каково это — любить его безответно? — спросила она.
— Это значит всегда быть вторым, — ответил Камориль.
Переложил сигарету в правую руку и подал Вере левую. Она, радостно улыбнувшись, впилась губами в его пальцы. Вера орудовала языком, извиваясь и постанывая. Костяные псы замерли по углам. Камориль, сделав еще две затяжки, стал проговаривать вслух то, о чем ему лучше было бы молчать:
— Это значит стать его отражением, опорой, вторым голосом, эхом.
— Тем эхом, от которого сходят лавины, — произнесла Вера быстро и полушепотом.
Камориль вздернул брови. Потер переносицу запястьем, затянулся. Несколько раз просунул глубже указательный и средний пальцы, вынул их и провел Вере по полураскрытым губам. Вампирша, прикрыв глаза, ловила каждое его движение. Камориль, увлекшись, говорил дальше, глядя куда-то мимо нее:
— Любить его — значит нести на своей изнанке клятву верности, ни разу не произнесенную, но множество раз подтвержденную. Не предавать, не врать, беречь, молчать и ждать. Это значит, что я должен быть жив, для того, чтобы, если когда-нибудь он споткнется, устанет, или мир окажется для него слишком несправедлив, — он смог бы придти ко мне. И пускай этого никогда не случится, пусть, — Камориль снова втянул терпкий дым, и, выпустив его через ноздри, продолжил: — Но наша любовь не будет иметь начала, а значит, не будет иметь конца. И именно поэтому «никогда» означает «вечно».