Камориль обернулся к ней, сделал большие глаза:
— И правда, где? — улыбнулся. — Привет, Никола. А нас тебе разве недостаточно?
— Ну нет, ну, как же… — Никс запаниковала. — Ну… как же так!
— Камориль, не издевайся над ней, — наставительно произнес Эль-Марко. — Это крайне глупая шутка.
— Прости, не умею иначе, — Камориль подмигнул Никс. — Тем более, что я обожаю краснеющих девушек!
— Вы!.. Вы!.. — Никс сжала кулачки. — Играете с огнем!
Из коридора, ведущего к кухне, вышел Ромка.
— Всем привет, — он, смущенно улыбаясь, поднял ладонь вверх, приветствуя собравшихся. Глянул на Николу: — Я тут запах услышал вкусный и пошел проверить, пока Ари за вами бегал… И, кстати, выключил бульон.
— Бульон! — ахнула Никс.
— Привет, я — Ари, — представился Ромке Аристарх, — и я — гитарист легендарной группы «Негорюй», слышал о нас?
— Кажется, да, что-то такое… — несмело ответил мальчик.
— Ох, — Никс выдохнула, поняв, что Ари взял Ромку в оборот и ближайшие несколько минут не отпустит, — что творится-то… Дурдом, самый настоящий!
Никола, обернувшись на светлую макушку по пути еще пару раз, пошла на кухню, оценивать возможные потери.
В гостиной же и правда какое-то время царила суматоха.
— И самое удивительное, — говорил Камориль, с наслаждением ловя на себе ошеломленные взгляды ребят и Эль-Марко, — что я совершенно, невероятно, ужасающе не хочу курить!
Я очнулся в темноте.
Какой, однако, странный сон… да уж. Как там говорится? «Куда ночь, туда и сон».
— Как хорошо, что это все мне просто приснилось, — я смахнул со лба разметавшиеся волосы. Откинулся на матрац, прикрыв глаза. Секунду полежал и тут же глаза открыл.
Ага. Слева окно, толстая темная штора не задернута… Судя по цвету неба, скоро рассвет. Где это я?
С минуту я лежал, пытаясь понять или хотя бы вспомнить, кто я такой вообще и где я нахожусь. В голове была звенящая пустота.
Я перевел взгляд с окна на потолок: темно-серый, с серебристой окантовкой ближе к стенам, а по углам — лепнина из черепков…
Я резко сел. Моргнул. Глянул еще раз в окно. Ну, точно. Это же… дом Камориль. Одна из гостевых комнат… странно, с чего бы это ему класть меня в гостевой, обычно ж он тащит меня к себе, если я, например, по глупости перебрал, будучи у него в гостях…
Я потер правый глаз, вздохнул, потянулся. Кости захрустели. Организм чувствовал себя более, чем отлично, а значит, это не алкоголь… хотя, похмелье меня и так редко мучает, но порою бывает, бывает… Я откинул одеяло и обнаружил себя раздетым. Ну, конечно, что еще от него ждать.
Поднялся, подошел к стене, щелкнул выключателем. Глаза не сразу привыкли к свету. На тумбочке из черного дерева я обнаружил одни свои старые джинсы и белую рубашку, но не мою. А, да, это те самые, которые года два назад Камориль забрал у меня на постирать после того, как сам же «нечаянно» опрокинул на них кувшин крепленого. Еще на тумбочке обнаружилось белье фасона «плавки». Какая трогательная заботливость и внимание к деталям, учитывая, что этот фасон я больше всего не люблю. Ну, ладно, фиг с ним, с фасоном.
Одевшись, я вышел в коридор и, почесывая поясницу, направился в ванную, шлепая по паркету голыми ступнями. Особняк некроманта был совершенно темен и тих, за исключением звуков от моего копошения.
Дверь скрипнула, свет в ванной загорелся не сразу, предварительно мигнув. Энергосберегающие лампы, на мой взгляд, дают слишком четкие и устрашающие тени, особенно когда расположены не там. Вот и сейчас на меня из зеркала взглянул крайне утомленный молодой человек с глубокими тенями под глазами, хотя сам я чувствовал себя отлично. Я открыл кран и умылся, и когда я скручивал волосы узлом, чтобы не мешались, то буквально оторопел.
Не веря сам себе, я повернулся к зеркалу и правым, и левым боком еще пару раз. Потом изобразил широкую улыбку, больше похожую на оскал.
Во дела.
Клыков — нет! Передние зубы все еще желтоваты, а вот клыков и след простыл. А уши… Я снова повернулся к зеркалу полубоком, отведя волосы назад. Правое ухо было все еще немного заостренным сверху, но совсем не таким длинным и острым, как раньше. Левое от него ничем не отличалось. Я даже специально пощупал оба уха несколько раз, потер и поцарапал. Уши покраснели, а я окончательно уверился в том, что со мной что-то не так.
Я попытался выпустить когти и не смог. Я смотрел на свои руки. Мои обычные, удлиненные, чуть более крепкие, чем у нормальных людей, ногти были все еще со мной, но того оружия, в которое они обращались по моему желанию раньше, больше не было.