Я моргнул. Снова посмотрел на себя в зеркало.
— То есть, весьма даже вероятно, что это был не сон, да? — спросил я сам себя.
Если это так, то… то это что ж такое получается… Это получается какой-то безумный ужас!
Последнее мое воспоминание об этом страшном сне — это бледное, как смерть, лицо Камориль, искривленное в какой-то совершенно непередаваемой гримасе, и его руки… которыми он меня душил, кажется. И все.
Ох.
Я вышел из ванной. Пока я брел по коридору, спускался по лестнице в гостиную, направляясь в итоге на кухню, в голове моей одна за другой всплывали сцены прошлого «сна», и меня начало натурально подташнивать. Ну и дела, ну и дела!
Более того, ладно… все это — ладно… Но ведь получается, что Мартин Майн всегда был со мной… и я теперь знаю о нем больше, чем кто-либо. О нем, о мороке, о Войне Причин, и даже немного о том, что было до войны… я знаю кое-что о том древнейшем прошлом, в котом жил Мартин Майн до своей первой смерти.
На кухне меня встретила Кристина. Я слегка ее испугался — она вышла из темноты больно уж неожиданно, будучи при этом без своего обычного костюма горничной. В тусклом голубоватом свете блеснули золатунные вставки.
— Кофе мне сделай, — сказал я, включил свет и тяжело опустился на диванчик.
Кристина кивнула.
Кухонные окна успели починить. Интересно, сколько я спал?.. А вот на столешнице все еще отпечаток ладошки Никс. И где все?..
Кофеварка загудела.
— Побольше мне, побольше, — попросил я. — Чашку самую большую давай. И молока не жалей. А еда есть какая-нибудь? Хотя, ладно, я сам поищу.
Я поднялся и заглянул в холодильник. О, карри. Правда, очень мало, как будто остатки былой роскоши. На такой-то сковороде!
Я вытащил сковороду наружу и кастрюльку с остатками риса тоже, выложил рис в сковороду и поставил это все на заблаговременно включенную электроплиту. Есть хотелось зверски!
А когда я обернулся, то увидел, что в дверях кухни стоит Камориль. И молчит. Просто смотрит на меня, опершись об косяк и подперев щеку ладонью.
— Я что, шумел, тебя разбудил? — спросил я с улыбкой. — Эй, Камориль! Доброе утро. Или — доброй ночи? Я не уверен, какое сейчас время суток, мне показалось, что скоро рассвет…
— Тебе невероятно идет это все, — Камориль покачал головой. — Особенно — моя кухня.
— Это что это за такие тонкие сексистские намеки с утра пораньше? — я упер руки в боки. Потом заметил, что какой-то он ну слишком сдержанный. Даже шутка про «кухню» какая-то вымученная. Шагнул к нему навстречу: — Эй, с тобой все в порядке?
Камориль улыбнулся, не размыкая губ.
— Потому что со мной — не все, и я хотел бы выяснить, что вообще произошло… — продолжил я.
Камориль отлип от косяка и порывисто меня обнял, уткнувшись лицом мне куда-то в район плеча.
— Ай, ну развел тут сопли, — посетовал я, все же приобняв его в ответ. — Ты чего такой теплый?
— Это еще что, — хмыкнул Камориль, размыкая объятия. Стал расстегивать рубашку.
— Ты чего делаешь? — ощетинился я, отступая на шаг и оглядываясь на Кристину. Скелет внимательно следил за происходящим, держа чашку с готовым кофе в костяных руках. Я кивнул на стол: — Поставь!
Камориль, расправившись с верхней половиной пуговиц, приступил к нижней:
— Она не настолько живая, как тебе кажется, Мйар. В ней нет духа, просто что-то типа алгоритма действий… так что перестань относиться к ней, как к личности, который раз тебя прошу.
Камориль распахнул свою темно-фиолетовую рубашку, обнажив достаточно подтянутую грудь и совершенно тощий бледный живот. На фарфоровой коже с редкими крапинками мелких родинок имелся так же аккуратный вдавленный пупок. Низко посаженные брюки из тонкой черной кожи позволяли, пожалуй, видеть даже больше, чем следовало бы.
Я смотрел на него, оцепенев.
— Я подкачаюсь, — сказал Камориль, и щеки его зарделись самую малость. — Раньше… только над грудью работал, над животом-то не мог. Точней, пытался, но как-то ничего не росло. А теперь… Хоть мне и сложно набирать мышечную массу, но, я думаю, при регулярных и правильно рассчитанных нагрузках…
— Камориль, — перебил его я, — какой, напрочь, пресс? Ты мне скажи, что вообще произошло? Где твой корсет? И… что у тебя с пальцами?
— А, это? — Камориль уставился на свои руки. — Да уж… пожалуй, кое в чем мне будет недоставать их длины.
— Они нормальные!
— Да.
— А глаза?
Камориль поднял на меня сияющие теплым золотом медовые очи свои:
— Этого у меня не отнять при всем желании, ведь частица той странной силы все еще со мной.
Он прошел мимо меня вглубь кухни и сел на диванчик.