— День добрый, — пробормотал я. — М-м… мы из хора.
— Мы? — вздернула брови женщина, присаживаясь на стул у стенки.
Тут в комнату вошел Ромка:
— Да, ма, там еще двое.
Когда мальчик подошел ближе ко мне, я прошелестел:
— Бери и пошли!..
Мне было неуютно в этом человеческом жилище. Стыдно, в моем-то возрасте!
— Может, вам чаю сделать, да вы мне расскажете, как у Ромы дела? — предложила мать Романа. — Кстати, меня Светлана Сергеевна зовут, а вас как?
— А его Геннадий Петрович, — вмешался Ромка, шелестя чем-то в шкафу.
Я кивнул, чуток скривившись от имени.
— Рома у меня как-то никогда особым слухом не отличался, я удивлена, что им интересуются из музыкальной школы. Он, конечно, ярко-выраженный гуманитарий, но…
Судя по всему, мальчонка смекнул, что я сейчас начну на стенку лезть. Как-то не в своей тарелке я себя ощущал, право слово. И с чего вдруг? Странная женщина эта его мать, явно не из тех, с кем можно драться подушками и лазать по деревьям… и не такая, которая тут же накормит тебя пирожками и супчиками. Я очень смутно себе представлял, какой тут нужен подход. «Камориль, спаси меня,» — взмолился я мысленно.
— Мальчик способный, — безапелляционно заявил бархатным голосом Камориль Тар-Йер, явившийся так вовремя, что я аж вздохнул от облегчения. Он чуть поклонился женщине с порога. — От чая мы, пожалуй, откажемся, а вот поговорить с вами — это именно то, чего бы мне сейчас очень хотелось. Тапочки вот эти можно надевать, да?
Нацепив красные тапки, он прошествовал вперед и грациозно, насколько это возможно в данной ситуации, опустился в вертящееся кресло у компьютера.
Я размышлял, куда делся Эль-Марко.
Камориль продолжил:
— Роман — очень талантливый мальчик, и сейчас как раз стартует международная программа по обмену студентами. Ну, знаете, симпатичных восточных деток отправляют на запад, чтоб им потом было сподручнее завоевывать мир, а наших отпрысков шлют к ним, туда, на берега красной луны, чтобы они вдоволь набрались чуждой им культуры. Наконец-то подобная практика докатилась и до нашего прекрасного города. Но это — дела удаленной перспективы, сейчас же есть реальная возможность поднатаскать Рому в плане сценического вокала. Сами понимаете, это потребует времени, и, вероятно, ему придется изредка пропускать занятия в школе. Повторюсь, в перспективе, я нацелен на то, чтобы помочь мальчику пройти отборочный тур в класс, который поедет…
Я перестал слушать. Судя по всему, Камориль уже все решил, сел на любимую лошадку и сейчас проецирует на даму все свое обаяние. Жаль будет, если дама на самом деле предпочитает усатых плотненьких дядь, типа начальника департамента исключительных дел.
Я глянул на Ромку. А он — на меня. Мальчик сидел на диване рядом со мной и держал в руках какие-то бумаги. Ромка опустил взгляд на свои руки, перебрал пару листков и выудил на свет пожелтевшее групповое фото.
Я вгляделся в размытые лица людей. Ромка указал пальцем на статного высокого красавца с острым, решительным подбородком, развитыми плечами, в серой кепке набекрень.
У меня в глазах помутнело, и я чуть куда-то не улетел. Я знал этого человека, наверняка знал. Знал определенно. А если не знал — то должен был знать. Он был таким… как будто воплощал в себе все то, что можно ценить в настоящем мужчине, плюс все это было сдобрено силой, искренностью и добротой, которая просто напросто сияла, искрилась, переливалась в его светлом взоре, печальном и мудром.
— Это дед, — сказал Ромка, — Даньслав Никанорович. Он тут молодой, он писал, что ты должен помнить его молодым.
— Я… знаю его, — проговорил я, — но… я не помню его.
Я поднял взгляд: Камориль встал с кресла и пошел за матерью Ромки куда-то вглубь квартиры. Я мог только предполагать, зачем.
— Смотри дальше, — сказал Ромка, — вот еще фотки деда, а вот эта, глянь — это же твоя рука.
Я вгляделся в фотокарточку: тот же самый статный мужчина с футбольным мячом, а на мяче лежит кисть с удлиненными ногтями. Владелец кисти безжалостно обрезан краем фотографии, но это все же вполне мог быть я. В то время таких «украшений», как длинные ногти, нормальные мужчины не носили, а рука определенно не женская.
— У меня тут еще есть два неотправленных письма к бабке, и письмо непосредственно тебе, Зубоскал.
— Давай, которое мне, — пробормотал я, пристально вглядываясь в черты мужчины на фото. — Думаю, не слишком красиво читать чужую личную переписку, пускай и покойных людей… Чай мы им не душеприказчики.