— Она была такой знакомой, и я ее так любил, так любил, — сказал я, пальцами разминая виски, — просто… очень сильно любил. Я не знаю, чего вдруг, и за что это чудовище вообще можно… но я, блин, любил, как в этих бабских глупых стихах, как в душещипательных песнях, напрочь и насовсем, просто… невыносимо… любил ее…
— Понимаю, — Камориль, наконец, расстегнул свой ремень на шее: видимо, ему стало жарко и сильно душно.
— Понимать-то ладно, а делать мне что? Оно ж не просто так…
— Ну, сон. Ну, кошмар. Мне и не такое снится, знаешь ли. Но ведь все живы и здоровы, а значит, причин паниковать нет, — Камориль налил мне еще медовухи и себе не забыл. — Давай, влей в себя сей целебный экстракт и ложись спать.
— У тебя, что ли? — похоже, высокий градус начинал меня вырубать.
— У меня, что ли, конечно, — некромант поднял брови, — места навалом, безопасно, я послежу за тобой, разделаю на стейки любое материальное зло, а злых духов отправлю обратно в морок с полпинка, а если не захотят, то заточу их в мышиные кости и стану изучать, ты ж меня знаешь…
— О да-а… — протянул я, — ты такой, ты могёшь… То есть, можешь… до смерти — и изучать… или изучать до смерти… Но, Камориль, какие духи? Это ж сказки все, барельефы старинные… как и демоны, и драконы, те, что через семена… Я вот духов не видел ни разу, а ты — видел хоть одного?..
— Нет, но я верю в себя и очень хочу узнать, верна ли последняя теория строения морока, выдвинутая на собрании гильдий прошлым летом, и если все так, то есть теоретическая вероятность…
— Морок — мир снов, что ли? — я икнул.
— Ты смотри, какой ты стал румяный, — умилился Камориль, — не то, что был, мертвяк мертвяком, мои горячие зомби и то живей тебя и симпатичней! Хотя нет, ты симпатичней моих зомби, в этих джинсах — так подавно.
— Ну, спасибо! Комплимент, достойный всей абсурдности происходящего.
— Так я ж любя.
— Я знаю.
— А ты меня?..
— Уважаю, — заявил я и вдруг обнаружил отсутствие на себе безрукавки. Камориль сидел рядом, изучал причудливые узоры на моей груди, водил по ним наманикюренным черным ногтем и сверял с какой-то книгой, которую держал в другой руке. — Ты меня таки поймал и изучаешь!
— Изучаю, — согласился он. — Ну, а что, ты так редко ко мне заходишь!
— Ну, блин…
Камориль наклонился ко мне ближе, и я увидел перед собой его бледные синеватые губы, растянувшиеся в не предвещающей ничего хорошего улыбке.
— Ты прости, — сказал он, — у меня сегодня весьма лирическое настроение… и то была настойка тринадцати трав, а она немного для другого. Ты уснешь, но видеть снов не будешь. А я скоро вернусь. Я буду смотреть на тебя весь вечер и ночь, даже в темноте, потому что так оно всегда и бывает в таких ситуациях. Спи, чудовище.
Я не мог уже сопротивляться. Кажется, он чмокнул-таки меня в нос, а потом куда-то ушел. Я, было, укорил себя за то, что решил к нему явиться во плоти, а не просто позвонить, например. Очевидно, довольно долгий период депрессии, случившийся не так давно, у некроманта кончился, Камориль избыл свою принципиальную мизантропию и снова готов быть близок к роду человеческому. Во многих смыслах. И особенно ко мне, почему-то. Но он странный вообще. Непоследовательный, обожающий планирование человек настроения, способный на ошеломляющую верность.
И ветреность, повергающую меня в перманентный ступор.
Но я, в конце концов, доверил Камориль самое ценное и самое опасное — ту свою жуткую память.
Главное, чести своей, образно выражаясь, ему не вверять.
Вот на этой грешной мысли я и вырубился окончательно.
Двор возле четырнадцатого дома был запущенным и в целом выглядел так, как будто бы пережил ураган. Точнее, не пережил: качели — сломаны, скрипящая карусель с оторванными седушками стенает под порывами ветра, горка опрокинута на бок.
Солнце садилось, сумрак окутывал дома, фонари не спешили дарить свой трепещущий свет пустынным аллеям. Но пройдет час и им все же придется зажечься, пусть нехотя и не всем.
Ромка сидел на чудом схоронившейся от вандалов лавочке и думал о жизни, о вечном и проходящем, и о том, что случилось за сегодня.
Было приятно не мучиться головной болью и не зевать на уроках и переменах. Он впервые за неделю, что называется, выспался. А сонливость-то накапливается, где-то об этом писали, в каком-то журнале.
Можно было бы решить, что кошмары прошли сами по себе, но Ромка знал, что в этом заслуга Зубоскала, знал доподлинно и верил в это свято.