Наконец скорость хода ощутимо изменилась. Всех наклонило вбок, и поезд, плавно завернув, пошел под уклон. Потом он снова завернул и снова направился вниз, повторив такой маневр еще несколько раз, словно тоннель, по которому он следует, ввинчивается в землю.
Спустя еще два поворота поезд выровнялся, замедлил ход, и тут в иллюминаторах стали мелькать голубоватые отсветы, сменившиеся довольно протяженными отрезками-окнами, и в них можно было разглядеть что-то… что-то непонятное.
Наклонные линии, перемежающиеся прямыми плоскостями, белый и голубой цвета, и все это как-то размыто, словно за запотевшим стеклом… нет, определить, что это они проезжают, было решительно невозможно, и Рин даже переспросил, видят ли остальные все так же смутно, как он. Никс, у которой никогда проблем со зрением не было, вглядывалась в нечеткие силуэты и тоже ничего понять не могла.
— Мне кажется, или в этих иллюминаторах… части тела? — спросил Найк. — Звучит как бред, но… Мы едем вдоль гигантской… ноги?
— Если так, то… ох и здоровенная она! — заметила Никс.
Впрочем, сама она никакой ноги не видела.
— Да она же размером с пару кварталов, — Найк смотрел в окно вагона, щурясь. — Вот это… размах. Понятно теперь, почему для нее требовался целый город.
— Да где ты там что-то рассмотрел? — спросил Рин. — Я ничего не вижу.
— Ну вот же, — Найк показал на смазанную белеющую плоскость. — Если линии соединить… Ой, кажется, это уже бедро.
Дыры в тоннеле резко кончились. Какое-то время поезд снова ехал в абсолютной темноте, оставив пассажиров с воспоминаниями об увиденном и попытками это осознать. Через несколько долгих минут внутреннее освещение вагона учащенно замигало, дробя реальность морока на фрагменты. Табло над дверьми засветилось голубым, послышался мелодичный тоновой сигнал, и мини-поезд мягко затормозил, оглашая свое прибытие гудком. Створки дверей, помедлив, распахнулись снова.
— Приехали, — сказала Никс.
Уже единожды протолкнутый внутрь вагона короб с Керри удалось вытолкнуть наружу проще, хоть и не без труда. Рин снова отрастил ему ножки, пока другие оглядывались по сторонам.
Станция прибытия отличалась от начальной холодной лаконичностью: алебастровый, иссиня-черный, серый металл, прямые линии, трапеции скрытых в стенах ламп, источающих ровный белый свет. Сплошные железные ворота, утыкающиеся прямо в высокий потолок, разъехались в стороны, когда компания поднялась по невысокой лестнице и подошла вплотную.
Впереди, за круглой площадкой без ограждений, были видны бесчисленные белые колонны, уходящие вверх, теряющиеся в темноте. Казалось, колонны эти толщиной с дом.
Никс решительно пересекла круглую площадку и приблизилась к ее краю. Ожидая увидеть что угодно, заглянула вниз.
Оттуда сначала пахнуло холодом, таким, что Никс закрыла лицо рукой, а потом она увидела ее.
Да, это точно была она.
Вьюга.
Они и правда ехали мимо ее тела.
Внизу, впаянная в полупрозрачный лед, лежала женщина — обнаженная, бледная, недвижная, и такая огромная, что статуя, поразившая Никс чуть раньше, показалась бы ребенком в сравнении с размерами этой пленницы морока.
У нее были на удивление нежные черты лица. Само оно светилось спокойствием и странным умиротворением. Кожа оттенком напоминала кремовые розы и будто бы мягко мерцала, словно матовый перламутр. В неровно остриженных коротких волосах Вьюги переплетались пряди цвета слоновой кости и серебра.
Она лежала в огромной стеклянной емкости с краями, охваченными металлическими пластинами, запрокинув голову на один из бортиков. Она словно заснула, принимая ванну.
Вот только тянущиеся к ней трубы и трубки, сплетающиеся в поблескивающие неряшливые клубки, говорили о неестественной, будто бы медикаментозной причине сна. Трубки оканчивались иглами, тут и там впившимися в тело.
И все же она была настолько настоящей и живой, что не оставалось никаких сомнений: вот ей-то вдруг начать двигаться куда естественней, чем той статуе, но она, в отличие от первой, совершенно неподвижна, и оттого смотреть на нее, одновременно живую и мертвую, жутко. Не от размеров ее титанических жутко, а оттого, что не дышит, что полностью неподвижна, словно восковая статуя. Словно человек, умерший во сне: идеально цельное тело, поцелованное смертью.
— Надеюсь, никто не будет шутить по поводу размеров чего-либо, — мрачно сказал Рин, встав за левым плечом Никс
Ему никто не ответил.
— И как… как эту… это… как ее будить? — спросила Никс, с трудом подбирая слова. — Она кажется мертвой. Вон… не дышит же?..