— Хорошо, — произнес Рин Даблкнот со слегка недоуменной усмешкой. — Я, в общем-то, и не думал об этом… стоп, погоди, ты все это время?..
Никс кивнула. Поняла, что уши краснеют, и уставилась в землю.
— Ну а почему тогда ты мне так помогаешь? — спросила, не поднимая взгляда. — Что я тебе? У тебя ж это… и друзей, наверное, и фанатов, и вообще. Мне восемнадцать лет, я не могу быть тебе по-настоящему интересна, я же знаю. Ты, наверное, думаешь, что я глупая, и я, возможно, правда глупая, но зачем… Или ты просто сам для себя? Может, у тебя какой-то минимум добрых дел запланирован на неделю?
— Хм-м, — протянул Рин, — а ведь неплохая идея-то! "Минимум добрых дел". И в приложение к нему — "минимум злых", чтобы уравновешивало.
— Издеваешься?
— Если только самую малость, — Рин говорил насмешливо, но не злобно. Его этот разговор явно радовал.
Никс взяла себя в руки и посмотрела ему в лицо:
— Ладно, прости, если наговорила глупостей. Я пойду. Спасибо тебе еще раз, если что-то надо, говори, я… ну, в общем, я к твоим услугам. Пока.
И она развернулась по направлению к академии.
— Стой, — Рин успел удержать ее, поймав за запястье. Никс снова как будто бы обожгло кожу — такие у него были горячие пальцы, по-настоящему горячие. Рин тут же отпустил ее руку.
— Ты номер-то мой полный запиши, — сказал он в ответ на ее затравленный взгляд. — И, собственно, жду тебя в пятницу в библиотеке при академии.
— Ч-что? — переспросила Никс.
— Ох.
Рин стал хлопать себя по карманам и в итоге вынул из внутреннего белый бумажный прямоугольник и протянул Никс. Это оказалась визитка, отпечатанная на простой белой бумаге, чуть плотнее, чем обычная офисная, и никаких излишеств не содержащая: только полное имя владельца и телефон.
Никс перечитала еще раз простую черную надпись. Посмотрела на Рина. Потом снова на визитку.
— Т-ты…
Он улыбнулся:
— Ага, пора бы познакомиться, как полагается. Рейнхард Майерс — это я. Твой куратор. Бывают в жизни странные совпадения.
— Н-но… как? Что? А как же? А Даблкнот? Ничего не понимаю!
Рин развернулся на каблуках и ловко принял героическую позу. Растопырив пальцы, прижал ладонь к груди и заговорил трагически и театрально:
— Рейнхард Майерс — имя данное, настоящее, и оно обязывает. А вот Рин Даблкнот — имя созданное, вот этими руками из ничего сделанное, — он развел ладонями для наглядности, — и оно — мое. Во всем своем сиянии. Во всей своей тщете и несовершенстве. Мне не перед кем за него оправдываться, мне нечему соответствовать. Каждый следующий миг я и только я решаю, кто такой Рин Даблкнот и каков он.
К концу его речи Никс все-таки удалось подобрать отпавшую челюсть и в целом побороть изумление. Как только она справилась с шоком, Рин Даблкнот, он же — Рейнхард Майерс, слегка наклонился и коротко потрепал ее за щеку.
— Удачи тебе, огненный элементалист, и да прославишь ты родную гильдию.
Никс стояла, остолбенев, приложив пальцы к щеке и глядя вслед уходящему Рейнхарду, и в голове ее искреннее недоумение постепенно сменилось возмущением:
— А это что было сейчас такое вообще?
Причем самым странным ей показалось выражение глаз этого самого Рейнхарда, когда он дотронулся до ее щеки. Ладно, маги не должны касаться друг друга. Люди не должны так запросто касаться друг друга. Но во взгляде Рейнхарда Никс увидела какое-то странное, тоскливое тепло — надежду, что ли? Что это могло значить?
Потом она оглянулась на академию и осознала, что все это время столпившиеся возле здания студенты внимательно наблюдали разворачивающееся на дороге действо, да и из окон тоже смотрели…
И тогда Никс поняла, что неприятности только начинаются.
К концу занятия Никола в тридцать пятый раз пожалела о том, что решила, во-первых, поступать именно сюда, а во-вторых, вообще посетить сегодня академию.
Девчонки-одногруппницы поглядывали искоса, и Никс, в качестве мести, рассматривала их в ответ, прислушиваясь к лекции по композиции вполуха, хоть и это занятие ей тоже уже порядком поднадоело.
Она устало оперлась подбородком об сложенные на столе локти. Ей казалось сущим лицемерием собственное желание обвинить одногруппниц в обыкновенности, ведь Никс знала не понаслышке, как полезно бывает не выбиваться из коллектива хотя бы внешне. Но дома-то ей ждалось и чаялось, что народ в академии будет чудной и странный, интересный и заводной, характерный и яркий. На экзаменах она как-то ни к кому и не присматривалась — другие заботы были, а вот теперь увидела, насколько девчата, собравшиеся в аудитории, просты. И ленивы. Никто, кроме нее, даже на листочке ничего не рисует помимо того, что преподаватель велел — а где это видано?