И каждое может быть всего лишь ошибкой перевода, неверным предположением, ложным следом.
Я устало потер переносицу, приподняв очки. День выдался длинный, и мне бы просидеть всю ночь, но ломать график незачем. Только хуже будет.
Я поставил чайник кипятиться и, покуда вода нагревалась, выудил из кармана замшевый сверток с натуральным зерном.
Оно завораживало меня. Оно заставляло смотреть на себя и думать о себе. Кто был его носителем? Как этот человек — маг, элементалист, взрослый, огненный, — как он расстался с ним? Был ли это произведенный по всем правилам ритуал, или зерно вынули из трупа? Если это был ритуал, то как тому фальшивому дельцу черного рынка удалось это зерно достать? А если он и был тем, кто убил элементалиста ради зерна? Или не убил… нашел, вырезал… знал, значит. Жаль, что мне он этого не расскажет. О нас он, скорее всего, тоже никому не расскажет, но авантюра от этого не перестает быть авантюрой.
Чайник вскипел одновременно с прилетевшим в окно камешком. Я как раз наклонился, чтобы щелкнуть тумблером, не дожидаясь автоматического отключения, и это спасло меня от возможной болезненной ссадины или, не позволь Потерянный, выбитого глаза.
Я глянул в окно.
В свете уличного фонаря ярко зеленела макушка воровато оглядывающегося Тихомира, держащего на плече…
— Эй! — крикнул Тиха. — Открывай!
Я не стал ему отвечать — быстро спустился по лестнице, пробежал по коридору, распахнул входную дверь.
Тиха был уже на пороге. Аккуратно протиснувшись в дверной проем так, чтобы не стукнуть свою драгоценную ношу, он тут же осведомился:
— Куда положить?
— Наверх тащи, — скомандовал я. — Что с ней?
— Да вот, не зря ты меня послал ей в провожатые, ой не зря-я… — протянул Тиха, поднимаясь по лестнице. — Как чуял!
Я последовал за ним.
— Я удивлен, конечно, что ты решил сам, по своей воле принести ее ко мне, но, может, ты объяснишь хоть что-нибудь?
Укладывая девочку-огонька на мою постель, Тиха обернулся:
— Это ты мне что-нибудь объясни, если сможешь. Это ты у нас умный, а я — хитрый, забыл?
— А Ари — расчетливый, — пробормотал я, опускаясь рядом с кроватью на колени. Положил ладонь Николе на лоб. Теплый. Надобность мерить пульс и срочно паниковать отпала. У меня от сердца отлегло — чему я, кстати, немало удивился. Я снова принялся за Тихомира: — Что с ней?
Тиха уселся на табуретку рядом с кроватью, прямо на мою смятую футболку. Сдул растрепавшуюся челку, полез в карман джинсов. Что-то вытащил:
— Вот, держи, — протянул сжатый кулак. — Только не разворачивай и не смотри. Осторожно. Мы нашли это в саду.
В руки мне упало что-то тяжелое, обернутое белым носовым платком.
— Не разворачивать и не смотреть? — удивился я.
— Точно. Она на него как раз посмотрела. И вот, гляди что.
— Посмотрела и?..
И Тиха рассказал мне, как глаза Николы засветились, ну точно в малобюджетном историческом сериале, и как она стала цитировать какие-то странные стихи про ночь, черных богов, огонь, песок и хранителей снов.
Я в задумчивости застыл. Что-то щелкнуло в голове.
— Тиха. Как-как ты сказал? "Последний хранитель снов выплавит стекло…"?
— Именно, — кивнул тот. — Рейни. Что за шутки с песнями? Откуда это? И что с ней? Она просто спит? Почему не просыпается? Что это было? Куда идти? Ты ж знаешь, я могу куда угодно, но мне надо знать, куда!