А вот папины «сестры» (не папины, а между собой, но к папе какое-то отношение они имели!) пили больше, и у них текла косметика – но папа держал их в объятиях на каких-то захватанных фотографиях, которые потом показывал маме и заверял, что это было шуточное веселье планового отдела. Что он только поддерживал порядок и провожал всех домой, что он самый воздержанный – и у всех только на него и надежда. Но он не пил только потому, что алкоголь не держался в его организме и выходил наружу, а, как известно, добродетель по необходимости не является убежденной и истинной. Мама не верила и таилась, а потом начинала вещать об этом на площадях, на праздниках… И ничего хорошего это не предрекало.
Стало зябко и невыносимо холодно, ухудшилась видимость; Селена оставила его руку и смело пошла вперед. Он случайно обернулся и с ужасом обнаружил, что сзади надвигается отец. Через мгновения всеми уважаемый Христофор Леонидович оттолкнул сына и хищно рванулся на жену, на фоне приближавшегося дома невесты…
Противный грязный снег залетел Артему в рот. Все-таки он кошмарно крикнул – но деваться от стыда и ужаса ниже земли было некуда. И оставалось кричать планомерно и надуманно, распугивая всех вокруг, уничтожая всю сцену и ситуацию, перетягивая центр внимания на себя. Так он кричал и криком заражался, сдвигаясь от здоровья в сторону – при таких родителях себя было не жалко. Его очень быстро подняли и потащили в подъезд. Шапка и варежки слетели с него и болтались на резинках. В квартире он пришел в себя и начал говорить словами. У невесты оказалось очень много комнат, его втолкнули в одну из них, узкую и длинную, как пенал. Вдоль двух стен напротив друг друга стояли две кровати под синими покрывалами, между ними тумбочка – и все.
– Влада Андреевна… Где же моя мама? Нам ведь нужно домой…
– Она устала, Артем. Она ляжет в другой комнате… Ты сможешь сам расстегнуть пуговицы?
– Да… да… я могу, – он принялся лихорадочно сдирать джинсы и рубашку, – пустите же меня к ней… Я, именно я должен лечь с мамой…
– С ней побудут. Не выходи из комнаты, малыш. Сейчас много народу, все пьяные. И нам всем нужно побыстрее заснуть…
Она поспешно вышла, притворив дверь, а он остался стоять на пороге в трусах и майке, зажимая глаза и рыдая бесконечно – кроме чужих стен стыдиться было уже некого. Дом наполнился голосами и хлопаньем комнатных задвижек о косяки. Около его поместилища топтались и разговаривали. Влада Андреевна заглянула еще один раз и прямо в объятия к Артему втолкнула такого же раздетого младшего сына. Они прижались лбом ко лбу, и он приглушенно выл:
– Трой-й-й… Трой-й-й… – до тех пор, пока уже никого и ничего, кроме него, не стало слышно. Тогда он замолчал, закрыл глаза и принялся думать, куда же дели маму, не положили ли ее вместе с отцом и не будет ли он убивать ее ночью, не рассердилась ли мама, что он к ней не пришел, а остался здесь, и разрешила ли она ему пропустить субботний английский…
На кровать его мягко усадил Трой. Синее покрывало сдернули и закопались в белые подушки. Они вполне влезали в одну постель и, соорудив из разных концов одеяла бугристые гнезда, сидели, выставив костлявые коленки, напротив друг друга. Каждый из них думал про то, как же «он на меня похож».
– Ты спать-то будешь? – спросил Трой. Они впервые оказались одни в чужой спальне – и совершенно непонятным был дальнейший сценарий: засыпать, разговаривать или уже начать кидаться подушками. Поэтому даже расстроенный Артем ответил искреннее «не знаю». Закрыть глаза и лежать будто в полном одиночестве представлялось нелепым, мысли на ум лезли мрачные – то родительские концерты, то Троевы очередные гастроли – и хотя Артем очень любил поворошить все это, сейчас на него медленно ложилось состояние отходняка, при котором следует разучивать равнодушные жесты и искать возможность переключиться. В этом свете напускное веселье представлялось кощунственным: отвлечься и развлечься – разные занятия. Так они посидели, покачались из стороны в сторону – и тут Трой гибкости ради принялся под разными углами крениться в сторону пола, пока не перевалил через край и его голова не очутилась под кроватью. В этом неудобном положении он висел некоторое время, словно был чем-то занят.
– Что там? – не вытерпел Артем.
– Ах, это всего лишь варенье! – ответил Трой снизу тоном довольного человека, который что-то угадал. Он оторвал ноги от постели и удачно приземлился на ковровую дорожку. Он выгреб трехлитровую банку с мутной жидкостью грязно-малинового цвета и водрузил ее на гладко лежащую середину одеяла, ало мерцавшую в разрезе пододеяльника.