Были у Ани, наконец, разноцветные пластмассовые пружинки, в которых постоянно одно кольцо цеплялось за другое, а Семенов-папа славился тем, что отлично их распутывал…
В какой момент эта Аня вторглась в приделы его собственной жизни, Артем пропустил, запамятовал. Кажется, только им двоим было домой по пути, остальные сразу от крыльца поворачивали налево, или шли прямо, или к домам за школьным садом. Потом ей стало скучно ходить одной и до школы. Один раз не было в туалетах воды, – она визжала от счастья и затащила Артема к себе домой играть в куклы. Диалога у них тогда не получилось, зато они на протяжении трех часов переставляли по столу игрушечную мебель и переодевали Барби и Кена. Все костюмы Аня сшила сама, но чего стоили одни материалы! – сплошь французские.
– Так ты станешь моделью? – продолжала Аня. – Ты ведь красивый, тебе здорово будет в моей рубашке. Мы осенью на трудах фартук сшили, а теперь просят ночную сорочку. А зачем мне она, я хочу сделать что-нибудь полезное.
– Лучше бы сшить рубашку Трою, – пожал он плечами. – Он красивее.
– А что Трой? – равнодушно отмахнулась мастерица. – Он уже ушел из нашей школы.
– Он вернется, – горячо возразил Артем, – он всегда по полгода учится в Житомире…
– У него родители развелись?
– Нет, – ответил он просто, но поморщился; размышления о разводе посещали его в связи с собственными родителями.
Вот так, двенадцати лет отроду, спустя месяца три после этого разговора, ученик 5А класса оказался на подиуме в актовом зале, сверкая красотой ярко-желтой рубашки с вышивками… Аньке выписали приз, овации и слава нашли Артема. С этих пор он болезненно прислушивался к любым девчачьим разговорам о шитье. Отчего-то на всю жизнь запомнилось, как крошечная Катя Воробьева плакалась перед классной руководительницей:
– Как же меня будут мерить? Это очень больно?
– Нет же. Это совсем не страшно. Снимешь кофточку, тебя и измерят, – отвечали ей.
– Мяу, мяу, – жалобно пищала Катя. Впору было бы улыбнуться – и ведь не получалось, так было ее жалко, умела она вызывать к себе такие неконструктивные, бесполезные чувства. Он сам к этому времени прекрасно знал, что есть мерки. Анька лихо снимала с него различные полуобхваты и умудрялась вычертить по этим странным данным цельную полноценную фигуру. Результат вовсе не смотрелся корявым и однобоким, но в момент замеров реально казалось, что его разбирают на половинки. Кроме того, метр вызывал на теле щекотку – и они так смеялись однажды, так смеялись, что обнялись…
Но уже в следующем классе они перестали ходить друг к другу просто так в гости – Аня сделалась одержима лучшими подружками. Целый год она протаскала за собой Олесю Ржевскую, которую было очень жалко в конце, поскольку ее променяли на Лену Ржеву. Но более всех жаль было все ту же Катю Воробьеву: именно с ней раздружилась Олеська ради Аньки. Вот так все печально. Вроде мелкие девчонки, а страсти накалили как во взрослых сериалах. Но ведь это не брак, а так… Спрашивается, разве не может быть в женских компаниях три или даже четыре девочки?
Впрочем, все это никак не отражалось на его рубашках – ему по-прежнему все шилось и дарилось, что вызывало непонятливые возгласы отца и снисходительный восторг Селены по поводу такого внимания к ее сыну. Он мог рассиживаться в кабинете технологии прямо верхом на столе, пока Аня строчила на машинке с ножным приводом. Там от безделья рассматривал девчонок – и потому что он был с ними наедине, без других собратьев, казались они ему чуть ли не раздетыми, и представлялось, что он за ними подсматривает. Классе в седьмом он уже подступил к матери с вопросами:
– Мам, как ты думаешь, они уже используют прокладки? Мне кажется, грудь у многих стала совсем большая.
– Ну что ж, – ответила Селена, – в 13 лет действительно пора…
– Неужели и у Аньки тоже?
Селене Станиславовне почудился испуг в этом вопросе, и, не понимая этого страха, она пожала плечами:
– Получается, что и у Аньки…
Он вздохнул и продолжил, гордо глядя в стену:
– Почему их называют нечистыми?
– Это же предрассудки, – воскликнула Селена, – здесь ничего нет плохого.
– Но как же, – возразил он, – их «хозяйство» – это же конец…
– Что значит «конец»? – удивилась она. – Сначала они становятся девушками, а потом, родив ребенка, женщинами…
– Да ведь это же некрасиво!
– Что именно?
– Грудь большая висит, как жир, а прокладки – заполненные кровью, как в больнице!
– Так, как ты описываешь, действительно, жуть, – покачала Селена головой, – но люди стараются меньше обращать внимание на неприятные моменты, тем более что они естественны. А тебе, вероятно, еще не дано ценить женскую красоту. Сидишь и слепо оскорбляешь их сейчас.