Край земли
Коллаж by Magica (Наталья Кульбенок)
Июль 1962 года, Пон-Круа
- Все-таки она восхитительна! – стараясь говорить как можно тише, чтобы слова не долетали до посторонних ушей, произносит служанка, провожая взглядом поднимавшуюся по лестнице на второй этаж высокую женскую фигуру, облаченную в наряд песочного цвета, который еще долго будет маячить в воображении девушек городка населением чуть более двух тысяч жителей.
- Восхитительна, - отвечает хозяйка и легко пожимает плечами в противоречивом жесте согласия вопреки рождавшемуся в ней возражению. Возражение пересиливает. Хозяйка широко улыбается и продолжает чуть громче, чем это уместно: - Авто, шляпка и пара туфель. Хотя всей разницы – чуть в бедрах раздалась.
- Разве?
- Ну, совсем растолстеть ей не грозит. А легкой она никогда не была. Впрочем, и на походку это не влияет, пока не начинает прибивать к земле.
- И почему вы всегда подмечаете только внешнее? – огочается служанка.
- Но ведь и ты ищешь исключительности в том, что хорошо внешне, – смеется хозяйка. И, оставляя девушку в одиночестве, тоже отправляется на второй этаж. Ступеньки под ее весом скрипят, и она снова громко смеется. Ее очень много в темном пространстве коридора и узкой лестницы. Там же, скрестив руки на груди, замерла у перил давешняя постоялица.
- Я уже восемь лет в одном размере! – сурово сообщает она.
- Ну а я к старости стала слепа!
- К старости!
Постоялица фыркает и, легко подхватив чемодан, скрывается за дверью своей комнаты. Хозяйка расплывается в улыбке и проходит следом.
- Ты надолго теперь?
- Нет. Не знаю. Вырвалась, но как выйдет… От вас можно позвонить?
- Телефон внизу.
- Хорошо… Позже.
- Жан-Люк, я полагаю, к тебе не приедет?
- Нет, - женщина мягко улыбается, ставит чемодан на кровать и раскрывает ридикюль. Достает оттуда пачку сигарет и зажигалку. Крутит в руках, недовольно глядит на хозяйку и протягивает: - Не беспокойся, я пойду курить на балкон. И Сэм не приедет тоже. Он собирает материал, ему некогда.
- О Сэме я и не спрашивала. И не ожидала его видеть, если уж за столько лет он не почтил нас своим присутствием.
- Не ворчи, Маэла. Ты становишься невыносима.
- В крайнем случае, тебе еще не поздно найти другое жилье, - смех, вырывающийся из хозяйкиной груди почти такой же чрезмерный, как она сама в каждом жесте.
- Даже не подумаю!
- Вот и славно. Ужин в семь.
- Помню. Спасибо.
Маэла улыбается напоследок и идет к двери. На пороге только задерживается, чтобы негромко сказать:
- С возвращением, Эдит!
И лишь после этого оставляет постоялицу в одиночестве.
Которого та жаждет всем сердцем. За ним и ехала сюда, прикрываясь словами о том, что всякому человеку необходима передышка. Хоть краткое мгновение, чтобы глотнуть свежего воздуха. И снова погрузиться в жужжание толпы. Каникулы всегда кратки. Согласие с окружающими невозможно, коль скоро даже с собой примириться подчас нельзя.
Оставшись в комнате одна, Эдит оглядывается, чтобы свыкнуться с мыслью, что на земле есть места, где ничего не меняется. Пусть и через десятки лет. Та же кровать с деревянной резной спинкой, двумя подушками, расшитыми бледно-розовыми цветами, и коричневым одеялом из грубой шерсти. Тот же шкаф в углу – с такими же резными дверцами, как спинка кровати. Круглый столик, за которым она пишет письма, читает или пьет кофе. И запах, пропитавший каждый угол здесь за столько времени – с тех пор, как дом Маэлы превратился в гостиницу. Так пахнут комнаты, которые никому не принадлежат.
От этой мысли к лицу и шее приливает кровь, и она вялыми, рассеянными движениями расстегивает верхние пуговицы. А может быть, просто слишком жарко.
Эдит Дуар все же вернулась домой, как возвращалась всегда. И как будет возвращаться до конца своих дней. Она отдавала себе в том отчет и никогда не думала, что сбегает. Нет, она умела смотреть жизни в лицо, не отводя взгляда. Но, как бы ни было, всегда приходил момент, когда она оказывалась в этой самой комнате – с тем, чтобы потом идти дальше.
Однажды Натан Канадец сказал ей: «Я оттого выбрал Финистер, что на краю света встречаются Земля и Небо, и лучшего пристанища просто нет». Она тогда не спросила, что это значит. Просто подумала, что дом и пристанище – слишком разное, чтобы звучать в одном предложении.
Эдит очень хорошо помнила ту встречу. Она осталась в ней невысказанным сожалением, которое так и не сгладилось за последние пять лет. Чувствовала ли она вину? Нет, не чувствовала в том, что касалось ее самой. Здесь она была эгоистична. Ей подчас казалось, что вина – это тоже щит, которым можно прикрыться. Единственное, что прикрывала Эдит – свое тело одеждой. И то, не слишком тщательно по мнению Сэма.