Она оказалась сильнее, чем сама себе представляла. Мнимая гибель Натана Канадца ее не убила. Но перемолола внутри все, что еще было в ней от ребенка. Четыре года назад она ехала в Финистер с твердой мыслью, что прошлое ее отпустило. Все, что осталось – дань памяти. Самоуверенность была свойственна ей в двадцать с лишним лет. Но, может быть, это лишь оттого, что ей рано пришлось повзрослеть.
14 июля 1946 года. Первое мирное 14 июля на земле. Прошлое она провела в Париже, целовалась с солдатами, впервые увидела Сэма. И влюбилась в него без оглядки. Он был смешной и трогательный. Боялся попасть в Японию и фотографировал все, что под руку попадется. Львиная доля фотографий того дня оказалась в ее альбоме. Тогда она еще не думала ни о чем, не могла думать. И даже не пыталась думать. Устроилась в швейную мастерскую и дни коротала над машинкой. Потом одна из клиенток прищелкнула языком и попросила примерить платье, которое шилось для ее дочери в подарок. Так Эдит в один щелчок стала манекенщицей. Они с Сэмом поженились. Наконец, закончилась война. Не только во Франции – везде.
И она с изумлением осознала – выучившись жить, ступая по минному полю, в мир уже больше не веришь. И этот излом в душе никогда не зарастет. Можно только заполнить его чем-то новым, чтобы не бояться упасть. И посеять цветы – они скрасят ландшафт.
Маэла встретила ее во дворе. Почему-то плакала и страшно сердилась, что Эдит не приехала раньше. Эдит гладила ее по плечам и тоже сердилась – подобные приветствия ее раздражали. И она не любила слез.
«Ты хуже утесника! - ворчала хозяйка. – Такая же колючая!»
«О тебе можно сказать то же самое».
Вымотанная дорогой и вечерней перебранкой с Маэлой, она отправилась спать очень рано. Сны ей снились такие же беспокойные, как суета, завладевшая каждым ее днем. Впрочем, суете она не сопротивлялась. Она хотела веселиться и только. И если раньше думать она не могла, то теперь – боялась. Финистер растревожил ее. Золотой утесник – растревожил. Здесь оживали старые мысли, а она избегала всего старого – оно было безвозвратно ушедшим. Что толку возвращать? Что толку думать о возвращении? Но тогда на кой черт принесло ее в Пон-Круа спустя столько времени?
Впервые ответ на этот вопрос явственно прозвучал в ее голове этим утром. И она с удивлением осознала, что давно уже знает, зачем ей обязательно нужно было вернуться сюда.
Убедиться, что все действительно кончено. Поставить точку. Перестать терзать себя надеждой: а вдруг ошиблись, вдруг жив? Прекратить мучиться тем, что могло бы быть. Понять, что прошлое не бывает важнее настоящего. Прошлое должно, обязано отпускать, иначе для чего нужна жизнь?
Она ошиблась. Иногда жизнь дана для того, чтобы помнить. Это стало понятно еще до наступления полудня.
В семь часов она показалась в столовой. Маэла накрывала на стол и глаз не поднимала.
- У нас сейчас здесь очень мало людей, - сказала хозяйка, будто они и не ссорились. – Их и в хорошие-то времена много не бывает. Попомни мое слово, еще несколько лет, и город опустеет совсем.
- Я сюда не вернусь, - упрямо ответила Эдит, усаживаясь на стул. Перед ней стояла высокая горка блинов, которые Маэла пекла лучше, чем в любой крепери по побережью.
- Будто бы я об этом прошу. Что твой Сэм?
- У него выставка через неделю, очень занят.
- Значит, и тебя через неделю здесь не будет.
- Я не пропущу его первую выставку.
Маэла поджала губы. Но тут же растянула их в улыбку.
- Зато он пропустил этот твой день. Потери равнозначны.
Эдит пожала плечами и налила кофе из кофейника.
Часом позднее она неспешной походкой отправилась в Гульен. Велосипед брать не стала. Это была просто прогулка. Это ни минуты не было порывом непогасшей надежды. И каждый раз, когда шаг ее становился более частым и резким, она заставляла себя замедлиться. Косынка на ее светлых волосах съехала. А она щурилась от яркого солнца. И старательно следила за тем, чтобы в голове не было ничего, кроме того, что видят ее глаза. Восемь километров в одну только сторону. Этого хватит, чтобы больше не возвращаться.
Сначала она ощутила дрожь в ногах, быстро распространявшуюся по всему телу, достигнувшую горла, из которого с той же дрожью вырвалось:
- Нэнв!
И уже потом поняла. Нэнв.
Он стоял ровно на том месте, где они расстались три года назад. Гульен еще не показался из-за деревьев – он начинался сразу за небольшим леском. Они замерли у этого леска. Тогда. И теперь. Только тогда была ночь, а теперь еще только утро. Он был в форменной куртке, болтавшейся на нем, будто на размер, а то и на два больше. И в фуражке с шевроном Королевских военно-воздушных сил. На гладко выбритом лице никакой улыбки, хотя она помнила чаще всего именно его улыбку. Не сейчас. Сейчас только волнение и робость отражались в его глазах. Он рванулся к ней, а она отступила на шаг. Это первое мгновение она помнила еще долго – зачем она отступила? Дала себе время подумать? Секунда, которой хватило, чтобы он замер и не двинулся с места. Вот так и становятся друзьями. И почему все лучшие истории о любви – не о дружбе?