— Давайте пройдем на кухню, — сказала женщина. — Мне нужно... пожалуйста, давайте поговорим там.
На кухне она, казалось, почувствовала себя немного спокойнее. Еще раз, взглянув на фотографию, спрятала ее в карман передника, поставила чайник и села за стол напротив мужчины.
— Так что вы хотите мне сказать? — спросила она уже без слез в голосе.
— В ближайшее время дело... Кэролайн снова будет открыто — мы хотим добиться того, чтобы с нее были сняты все обвинения. Когда в полиции узнают, что она жива, вас могут снова вызвать на допрос. Я бы не хотел, чтобы кто-нибудь там узнал о моем визите, лучше всего просто сделайте вид, что ничего не знаете. Если будут давить — свяжитесь с ее адвокатом. Денег вам это стоить не будет, а он сумеет вас защитить.
— Но зачем... зачем это?! Неужели нельзя оставить все как есть?! Ведь в городе про эту историю постепенно забыли... а теперь все начнется сначала. Зачем?! Вы не представляете, что нам пришлось пережить!
— Представляю, мисс Кэмптон. Мы постараемся, чтобы вокруг этого дела не было никакой шумихи. Но Кэролайн должна, наконец, перестать бояться, что ее случайно узнают и арестуют. — Мужчина достал визитную карточку и протянул женщине. — Вот данные адвоката. И если вам потребуется помощь... или вы захотите что-то передать Кэрри — он знает, где меня найти.
Женщина нерешительно взяла карточку, мельком взглянула на нее и тоже сунула в карман передника. Спросила то, что не решалась спросить до сих пор:
— Кто... вы?
— Ее муж.
Уже семь лет Дороти Кэмптон не видела свою старшую дочь, и в ее представлении она оставалась все той же пятнадцатилетней девочкой — светленькой, голубоглазой и веснушчатой, очень похожей на Кэти.
Семь лет назад Кэролайн ушла из дома, чтобы никогда больше туда не вернуться — ушла, перед этим зарезав собственного отца кухонным ножом. С тех пор, как Кэрри исполнилось двенадцать лет, он сожительствовал с ней — а в тот день сказал, что собирается «заняться» и ее младшими сестрами.
Дороти знала, что ее муж регулярно насилует дочь, но молчала. При виде него она цепенела от ужаса и боялась даже шевельнуться — он избивал ее по любому поводу, не соразмеряя сил, выбивая зубы и ломая кости. Сколько раз она попадала в больницу, объясняя там, что упала с крыльца или поскользнулась на лестнице!
В ту ночь, когда Кэрри убила отца, Дороти помогла ей собраться, отдала все деньги, которые были в доме — и с тех пор больше ничего о ней не слышала. Когда полиция предъявила ей полуразложившийся труп какой-то девушки, она опознала в нем Кэрри, надеясь, что теперь ее дочь перестанут искать по всей стране. Впрочем, до этого дня она не знала наверняка — а может, это и вправду была Кэролайн?
Полиция пыталась доказать соучастие Дороти в убийстве, а когда не вышло — обвинила в попустительстве насилию над несовершеннолетней. Ее судили — срок, слава богу, был условный — чуть не лишили права воспитывать дочерей и мучили постоянными проверками. Но хуже всего было то, что творилось в городе.
Многие горожане не могли поверить, что такой приятный человек, как Патрик Тери — местный уроженец, рубаха-парень, заядлый игрок в дартс — и вдруг оказался в чем-то виноват. Да нет, быть такого не может! Кто угодно — только не он. Наверняка дочь сама его соблазнила, а потом зарезала из ревности к матери! Газеты раздували сплетню еще больше, ходили слухи, что отец сожительствовал не только с Кэрри, но и с остальными дочерьми. Девочки, до сих пор не знавшие ничего — мать и Кэрри, как могли, пытались уберечь их от этого кошмара — внезапно узнали все, с подробностями, слишком рано для своего возраста: Трейси тогда было двенадцать лет, а Кэти всего восемь.
Дети жестоки — более жестоки, чем взрослые — и сплетни, которые шепотом повторяли во многих домах, сделали жизнь девочек невыносимой. Больше года они отказывались ходить в школу — одноклассники дразнили их и обзывали «папина жена».
С тех пор прошло долгих семь лет. Кошмарная история постепенно, если и не забылась, то перестала вызывать интерес у горожан, и теперь Дороти уже могла выйти на улицу, не боясь косых взглядов.
Но раз этот человек говорит, что дело снова будет открыто — значит, все начнется сначала?!
Он — муж Кэрри. Неужели это, правда?! Ей трудно было даже представить себе такое — представить его рядом с ее дочерью.
Худой, невысокий, смуглый... скорее, загорелый, с волосами песочного цвета — одна прядь все время падает на лоб, и он поправляет ее машинальным жестом. Узкое лицо, небольшой рот с тонкими плотно сжатыми губами. Держится спокойно и уверенно. В целом производит вполне приятное впечатление. Но ему, же лет сорок... даже, кажется, больше!..