Женщина, которая закричала, увидев, как Питтман убегает с того места, где стреляли, наверняка сообщила полиции, что у него спортивная сумка и бежевый плащ.
— Десятка?..
— И кроме того, давай махнемся. Я тебе свой плащ, ты мне свое пальто.
— Говоришь, махнемся?
— Я хочу, чтобы ты мне уступил часть скамьи.
Бродяга бросил на него подозрительный взгляд:
— Ну-ка, покажи деньги.
Питтман передал ему банкноту, которую получил от повара. Теперь у него осталось всего несколько монет.
— И плащ давай!
Пальто бродяги провоняло потом. Питтман не стал его надевать, а положил рядом с собой.
Перекладывая бутылку из руки в руку, владелец скамьи втиснулся в плащ.
— Классно, — произнес он.
— Ага.
— Теплый.
— Ага.
— Вот повезло! — Бродяга покосился на Питтмана, поднес бутылку к губам, опрокинул и, опустошив, швырнул за спину на траву. — Пойду еще куплю. Сторожи скамью.
— Будет на месте, когда вернешься.
— Хорошенько сторожи.
С этими словами его новый приятель побрел, волоча ноги, на юг в сторону Бродвея.
Когда мимо проехала еще одна патрульная машина, Питтман на скамье соскользнул ниже, стараясь ничем не выделяться среди остальных обитателей парка. Он обхватил себя за плечи и весь дрожал от ночной прохлады и чрезмерной затраты адреналина.
Берт сказал, что в ресторане с соседнего столика за ним наблюдал детектив. И эта мысль не давала Питтману покоя. Возможно, это был вовсе не полицейский, а убийца, который потом последовал за Бертом, надеясь выйти на него, Питтмана. Но зачем ему понадобилось убивать Берта? Ведь тот не представлял для него никакой угрозы, потому что в темноте не мог рассмотреть его лица, чтобы позже идентифицировать.
Питтман еще крепче обхватил себя за плечи. «Этот сукин сын вовсе не должен был убивать Берта!»
Какое-то шевеление справа вывело его из равновесия. Он повернул голову и сконцентрировал внимание на двух фигурах, двигающихся в его сторону. На них не было формы. Это не полицейские, если, конечно, не оперативники в штатском. Но в их движениях отсутствовала уверенность, свойственная полиции. Эти люди крались к нему.
«Хищники. Наверное, видели, как я давал алкашу десятку, и хотят получить свое».
Питтман выпрямился. Фигуры приближались.
Свалка может привлечь внимание полиции.
Питтман поднялся, собираясь уйти, но фигуры были уже рядом, и он изготовился к отражению нападения.
— Эй, чтоб вы сдохли, — произнес кто-то заплетающимся языком. — Валите отсюда. Он мой, я его откопал... он арендует у меня скамью.
Фигуры подняли головы и посмотрели на бродягу, облаченного в плащ Питтмана. В руке он держал бумажный пакет с бутылкой.
— Вы что, не слышали? Валите отсюда. — Бродяга шарил в кармане своих замызганных штанов и выудил из него открывалку, размером и формой похожую на церковный ключ. Он ткнул ключом в назойливых типов.
— Сматывайтесь вместе со своими жопами! Скамья моя! Моя и его!
Унылые фигуры заколебались, а затем снова отступили в тень.
— Сволочи. — Бродяга плюхнулся на скамью. — Еще минута, и они уволокли бы мою скамью. Тут нужен глаз да глаз.
— Ты прав.
Новый приятель отпил из бутылки и предложил сквозь зубы:
— Давай ложись.
— Что? — с подозрением переспросил Питтман.
— Поспи, вид у тебя хреновый.
Питтман не двигался.
— Я не подпущу этих сволочей к тебе. Буду сидеть, сторожить скамью.
18
Питтман проснулся как от толчка. Тени исчезли. Небо посветлело, хотя солнце еще не поднялось над городскими зданиями. Уличное движение только начиналось. Воспоминания о прошлой ночи заставили Питтмана содрогнуться. Он сел, огляделся. Бродяги, которому Питтман отдал свой плащ, не было и в помине.
На его месте сидел другой мужчина, лет пятидесяти. Стройный, хорошо одетый, седовласый, в очках. Питтману показалось, что он поглаживает его колено.
— Хорошо выспались?
Питтман еще не совсем пришел в себя и не мог понять, то ли перед ним полицейский, то ли сексуальный извращенец.
— Нет, не очень.
— Оно и понятно. Когда мне приходилось спать на скамьях вроде этой, я обычно просыпался с болью в спине.
— И давно это было?
— До того, как я сумел реформировать себя. Мне кажется, удача совсем недавно отвернулась от вас. На вас приличный костюм. Но пальто... Где вам удалось раздобыть такую рвань?
Питтман только сейчас заметил, что ветхое синее пальто наброшено на его колени. Бродяга заботливо укрыл Питтмана, который, как ни старался бодрствовать, все же провалился в сон. Это случилось около трех утра.
— Мне дал его один друг.
— Да, понимаю. Несомненно, вы задаете себе вопрос, что я здесь делаю?
Питтман промолчал.
— Я преподобный Томас Уатли. Каждый день прихожу сюда посмотреть, не появились ли новые обитатели. Постоянных я уже знаю. Сейчас все они на пути в мою церковь. По утрам, в шесть часов, там можно получить бесплатный завтрак. Правда, скромный. Принять душ, побриться и справить нужду. Не желаете ли присоединиться к нам?
Питтман опять ничего не ответил.
— Я совершаю религиозную службу, но ваше присутствие на ней не обязательно, если вас это смущает.
Питтман продолжал хранить молчание.
— Ну что ж, — пожал плечами пастор. — Мне пора возвращаться к моим гостям.
С этими словами он протянул руку.
Вначале Питтман решил, что с ним хотят попрощаться, но пастор сказал:
— Здесь пять долларов на тот случай, если вы не решитесь прийти к нам. Я знаю, это немного, но иногда человеку, чтобы снова подняться на поверхность, нужен хоть маленький толчок. Помните, что бы ни заставило вас опуститься, это не безнадежно. Любую проблему можно разрешить.
— Простите меня, преподобный отец, но я очень в этом сомневаюсь.
— О!
— Если конечно, вы не способны воскрешать мертвых.
— Вы потеряли?..
— Сына.
— Да. — Преподобный покачал головой. — Примите мои самые искренние соболезнования. Нет горя большего, чем ваше.
— Как видите, не каждую проблему можно решить?
На этот раз промолчать пришлось пастору.
— Благодарю за деньги, преподобный отец. Я употреблю их с пользой.
19
Питтман натянул на себя синее изодранное пальто и ссутулился, как и подобает человеку, сильно побитому жизнью. Он шел, намеренно пошатываясь, по Лексингтон-авеню. Солнце уже поднялось над крышами домов. Гудя клаксонами, появились машины.
Питтман сосредоточенно смотрел под ноги, будто что-то искал, совершенно не интересуясь окружающим. На повороте с Лексингтон-авеню на Двадцать шестую улицу он сделал вид, будто потерял равновесие, наклонился, словно за монетой, и с довольным видом положил несуществующую «находку» в карман.
Он рискнул немного приподнять голову и заметил через квартал от себя, неподалеку от Мэдисон-сквер, как раз между Парк-авеню и Мэдисон-авеню, какое-то движение. Сверкали проблески маячков на полицейской машине. Трупы, видимо, уже убрали, и сейчас заканчивался осмотр места преступления.
Берт... Преодолевая душевную боль от вчерашней трагедии, Питтман продолжал, пошатываясь, брести по Двадцать шестой улице, останавливаясь у ящиков с отбросами, роясь в них, не обращая внимания на исходившую от них вонь.
Наконец он добрел до сборника строительного мусора. Притворившись, будто с большим трудом карабкается по его боковой стороне, он перегнулся через край, схватил спортивную сумку, сполз вниз и заковылял обратно в направлении Лексингтон-авеню. Питтман находился достаточно далеко от полицейских, чтобы они могли его заметить, особенно в таком виде. «Бездомные для всех невидимки», — язвительно подумал он.
20
Питтман решил, что лишь одно обстоятельство работает в его пользу, — наступила суббота, и человек, с которым ему необходимо встретиться, скорее всего, не на работе, а дома. Питтман заглянул в телефонную книгу Манхэттена, но, не найдя там нужного имени — Брайан Ботулфсон, позвонил в справочную.
Оказалось, что Брайан Ботулфсон проживает в Бруклине. Однако адресов справочное не сообщало, и Питтману пришлось отправиться в Публичную библиотеку Нью-Йорка. Там в справочнике Бруклина он и нашел нужный адрес. Конечно, можно было бы просто позвонить Брайану, но Питтман по опыту знал, что при всех своих достоинствах телефонное интервью не так продуктивно, как взятое при личной встрече. Интервьюируемый по телефону говорит с репортером лишь потому, что неловко бросить трубку, при встрече же более охотно идет на контакт.