Питтман остановился у входа. Он вдыхал запах ладана, слушал орган, которому, по-видимому, тоже требовался ремонт, и наблюдал за прихожанами. Несмотря на унылую обстановку, их явилось на воскресную мессу довольно много. Алтарная часть церкви, однако, не производила мрачного впечатления. На алтаре поблескивал золотом покров. Горели свечи. Высокий, энергичный патер в малиновом облачении прочитал Евангелие и помолился о том, чтобы люди веровали в Бога и не предавались отчаянию.
«Правильно», — мрачно подумал Питтман. Он сидел на скамье в последнем ряду и слушал продолжение мессы, на которой не был уже много-много лет. Он нечасто посещал церковь, а после смерти Джереми равнодушие к религии перешло в активное ее неприятие. Поэтому он сам удивился, почему вдруг, когда настал момент причастия, последовал за другими прихожанами к алтарю. Видимо, для того, чтобы поближе взглянуть на священника, так как узнал от церковного служки, что мессу служит отец Дэндридж.
Подойдя, Питтман увидел, что священнику далеко за пятьдесят и что его волевое лицо изборождено глубокими морщинами. Бросался в глаза зубчатый шрам на подбородке, а на левой руке следы давних, по-видимому, очень сильных ожогов.
После причастия Питтману показалось, что внутри у него разверзлась бесконечная пустота.
— Ступайте с миром.
«Нет, еще не время», — подумал Питтман.
Когда в церкви никого не осталось, он прошел через арку справа за алтарем и оказался в ризнице, где хранились предметы для отправления мессы.
7
Священник снял и складывал на полку свое облачение. Точные, уверенные движения мускулистых рук говорили о том, что он в прекрасной форме. И духовно и физически. Служитель церкви замер, увидев приближавшегося к нему Питтмана.
— Чем могу быть полезен?
— Отец Дэндридж?
— Да.
— Мне необходимо с вами поговорить.
— Прекрасно, — выжидательно произнес священник.
Почувствовав, что Питтман колеблется, отец Дэндридж пришел ему на помощь:
— Вы очень взволнованы. Есть личные проблемы? Желаете исповедаться?
— Нет. То есть да. Проблемы, конечно, личные, но... Мне надо поговорить с вами о... — Питтман помолчал, не зная, как среагирует священник, и наконец договорил: — О Джонатане Миллгейте.
Священник испытующе посмотрел на него своими карими глазами.
— Понимаю. Я обратил на вас внимание еще во время мессы. Ваше лицо, когда вы подошли к причастию, выражало страдание. Как будто в вас сосредоточилась вся мировая скорбь.
— Да, это именно так.
— Оно и понятно, если все то, что пишут о вас газеты, правда, мистер Питтман.
Питтмана охватила паника. Он не ожидал, что священник узнает его. Нервы сдали, и он бросился к двери.
— Не надо, — остановил его отец Дэндридж. — Не уходите, пожалуйста, успокойтесь.
Что-то в тоне священника заставило Питтмана заколебаться.
— Даю слово, — продолжал отец Дэндридж, — вам не следует опасаться меня.
У Питтмана от волнения свело живот.
— Как вы узнали?..
— Как узнал вас, вы хотите сказать? — Отец Дэндридж развел руками, и Питтман заметил ужасный шрам на его левом запястье. — У нас с Джонатаном Миллгейтом сложились особые отношения. Поэтому я читал все газетные статьи и не пропускал ни одной телепередачи, чтобы лучше понять происшедшее. Много раз рассматривал ваши фотографии и потому сразу узнал.
Питтман задохнулся и с трудом выдавил:
— Важно, чтобы вы мне поверили. Я его не убивал.
— Важно для вас или для меня?
— Я вовсе не хотел причинить ему вреда. Напротив, старался спасти. — Питтман вдруг услышал, как гулко звучит его голос в маленьком помещении, и встревоженно бросил взгляд в сторону арки, ведущей к алтарю.
Отец Дэндридж тоже посмотрел в ту сторону. Церковь была почти пуста. Лишь несколько пожилых людей — мужчин и женщин — стояли на коленях, склонив в молитве головы.
— Кажется, вас никто не слыхал, — сказал священник. — Но через полчаса начнется следующая месса. Церковь заполнится народом. — С этими словами он указал на двух мужчин, только что ступивших под крышу храма.
— Нет ли здесь места, где мы могли бы спокойно поговорить?
— Еще раз спрашиваю: вы желаете исповедаться?
— Нет. Хочу лишь уйти с миром в душе, как вы сказали, заканчивая мессу.
Отец Дэндридж еще раз пристально посмотрел на Питтмана и, кивнув, произнес:
— Пойдемте со мной.
8
Священник прошел в противоположный конец ризницы, открыл дверь и Питтман с изумлением увидел сад, очень ухоженный, не то что убогий фасад церкви. Прекрасно подстриженную лужайку обрамляли кусты цветущей сирени, и ее аромат проникал через открытую дверь. Прямоугольный по форме сад был обнесен высокой кирпичной стеной.
Отец Дэндридж жестом пригласил Питтмана пройти вперед.
Но Питтман не отреагировал, и священник не без удивления насмешливо спросил:
— Вы меня опасаетесь? Боитесь повернуться ко мне спиной? Каким же образом я могу навредить вам?
— Мало ли каким. — Не выпуская рукоятки кольта в кармане плаща, Питтман оглянулся — церковь быстро заполнялась прихожанами — и проследовал за священником в сад, не забыв прикрыть дверь.
В ярком свете теплого утреннего солнца шрам на подбородке священника был особенно заметен. Шум уличного движения огромного города доносился, казалось, издалека. Отец Дэндридж опустился на металлическую скамью.
— Итак, вы утверждаете, что не убивали Джонатана Миллгейта? Но почему я должен вам верить?
— Будь это так, я сразу сбежал бы. И уж, во всяком случае, не явился бы к вам.
— Может быть, вы безумец, как утверждают газеты, — пожал плечами отец Дэндридж. — Может быть, заявились, чтобы и меня прикончить.
— Нет. Я пришел за помощью.
— Чем же я могу вам помочь? И почему должен это делать?
— В телевизионных новостях сообщили, что это из-за меня Миллгейта увезли, чтобы я не убил его. Ложь! Просто они испугались нашествия репортеров после того, как стало известно о его возможных связях с бывшим Советским Союзом с целью закупки ядерного оружия.
— Даже если у вас есть доказательства...
— Есть.
— И все же, почему именно вас подозревают в убийстве?
— Потому что я следил за машиной, которая его увезла. Но не для того, чтобы убить его. Я хотел знать, зачем его увезли. В Скарсдейле доктор и медсестра оставили его одного, с отсоединенной системой жизнеобеспечения. Я же сумел проникнуть в помещение и помочь ему.
— Но свидетель утверждает, что все происходило совсем наоборот, что именно вы отключили подачу кислорода, спровоцировав таким образом роковой инфаркт.
— Медсестра вошла в тот момент, когда я прилаживал кислородный шланг, а Миллгейт что-то говорил мне. В этом-то все и дело. Они боялись репортеров. А я как раз репортер. Вот они и пытались задержать меня, предполагая, что Миллгейт выдал какую-то тайну. Но мне удалось бежать...
— Итак, — прервал его отец Дэндридж, — они отключили систему жизнеобеспечения и позволили ему умереть, чтобы предотвратить разглашение тайны. А теперь пытаются переложить вину на вас, понимая, что вам как убийце все равно никто не поверит.
— Абсолютно точно, — изумленно сказал Питтман. — Это именно то, что пытаюсь доказать я. Но как вы?..
— Исповеди делают священников весьма проницательными.
— Но это не исповедь!
— Что же сказал вам Миллгейт?
Питтман скис и, почесав в затылке, ответил:
— В этом-то и проблема. Он нес какую-то бессмыслицу. Из-за которой, кстати, меня потом чуть не убили в собственном доме.
— Что же все-таки он вам сказал?
— Назвал какое-то имя. — Питтман в замешательстве покачал головой. — Потом что-то о снеге.
— Имя?
— Данкан Гроллье.
Отец Дэндридж задумался, пристально глядя на Питтмана, и затем сказал:
— Джонатан Миллгейт, пожалуй, самый презренный тип из всех, кого я знал.
— Что? Но вы, как я понял, были друзьями.
Отец Дэндридж горько усмехнулся:
— Нет. Просто у нас сложились особые отношения. О дружбе не могло быть и речи. Я жалел этого человека так же сильно, как ненавидел за его поступки. Я был исповедником Миллгейта и пытался спасти его душу.