— Сегодня утром у него случился инфаркт.
Питтман молча ждал продолжения.
— Здесь, в городе.
— Но, очевидно, не с летальным исходом, раз субъект пока жив.
— Поскольку «Кроникл» идет к концу, мы можем позволить себе эксперимент. Некролог должен быть обстоятельным, полновесным, насыщенным фактами, написанным умно и в хорошем стиле. Мы врежем его между первой и редакционной полосами, как в свое время другие твои материалы.
— Итак, ты делаешь ставку на то, что он не продержится больше недели, считая с завтрашнего дня, и умрет раньше, чем скончается «Кроникл».
— Нет. Я ставлю на твою увлеченность работой, на то, что ты не захочешь ее бросать. На то, что, убитый горем, не умрешь вместе с «Кроникл».
— Ставка для сосунков, верный проигрыш.
— Боюсь, долгая работа в отделе некрологов делает человека болезненно впечатлительным.
— Верно, — сухо откликнулся Питтман. — И в отделе внутренней политики тоже. Только здесь совсем не та впечатлительность.
С этими словами он повернулся, чтобы выйти.
— Погоди, Мэтт. Есть еще дело.
7
Питтман оглянулся и увидел в руках Берта конверт. В груди у него похолодело.
— Парень, который замещал тебя вчера, нашел это в ящике стола. — Берт открыл конверт. — Письмо адресовано мне, поэтому он решил, что лучше вручить его сразу. — Берт положил перед собой листок бумаги. — Похоже, оно оказалось у меня раньше, чем ты рассчитывал. Не кажется ли тебе, что написано слишком безлико, особенно если учесть, через что нам пришлось пройти.
Питтман стал перечитывать записку. Он помнил дословно все.
"Мэтью Питтман, 38 лет, 12-я западная улица, умер в среду в результате нанесенного самому себе огнестрельного ранения.
Поминальная служба начнется в субботу в полдень в Таверне Донована на 10-й западной улице. Вместо цветов желающие могут от имени Джереми Питтмана внести пожертвования в Фонд борьбы с раком у детей".
— Это все, что я был способен придумать.
— Краткость, конечно, огромное достоинство. — Берт постучал пальцем по листку. — Однако не меньшим достоинством является и информационная насыщенность. Ты не упомянул, что работал в «Кроникл».
— Не хотел ставить газету в неловкое положение.
— И не сообщил, что после тебя осталась бывшая жена Эллен.
В ответ Питтман только пожал плечами.
— Ты, видимо, и ее не хотел ставить в сложное положение? — спросил Берт.
Питтман вновь пожал плечами.
— У меня не поднялась рука, когда я увидел новую фамилию Эллен. В итоге выбросил все к чертям.
— Хорошо бы тебе с такой же легкостью разрешить все свои проблемы. Итак, восемь дней, Мэтт, ты обещал мне.
— Верно.
— Ты передо мной в долгу.
— Знаю, — с нажимом ответил Питтман. — Я не забыл того, что ты сделал для...
Чтобы выйти из неловкого положения, он взглянул на часы.
— Почти полдень. Начну работать над некрологом сразу после ленча.
8
Этот бар имел перед другими несколько преимуществ: во-первых, стоял в стороне, во-вторых, не был процветающим и, в-третьих, его не посещали сотрудники «Кроникл». Здесь Питтман мог быть уверен, что никто не помешает ему пить. В кабак частенько забегали игроки в подпольную лотерею, благодаря которым он и существовал. Когда Питтман вошел и попросил выпить, бармен, казалось, был шокирован. Ему редко доводилось встречать законопослушного гостя.
Питтман вертел в руках стакан с двойным бурбоном со льдом и решал напечатанный в газете кроссворд. Лишь бы отвлечься. Берт тоже пытался его отвлечь и преуспел в этом. А вот кроссворд не дал никакого эффекта. В сознании Питтмана бились два слова: Джонатан Миллгейт.
Питтману уже довелось однажды работать над статьей, посвященной Миллгейту. Это было давно, еще до смерти Джереми. Питтман в то время занимался внутриполитическими проблемами. Семь лет тому назад ходили слухи, что Джонатан Миллгейт якобы выступал посредником в одной из секретных операций Белого дома, в ходе которой некоторым правым режимам Латинской Америки нелегально поставлялось оружие в обмен на содействие в войне с наркотиками. Больше того, люди шептались о том, что Миллгейт получил кругленькие суммы как от латиноамериканских диктаторов, так и от производителей оружия за посредничество в этом тайном бартере.
Однако Питтману так и не удалось обнаружить фактов, подтверждающих эти слухи. Миллгейт, долгое время пребывавший в центре общественного мнения, стал на удивление незаметной, скрытной личностью. Свое последнее интервью он дал в 1968 году, после весеннего наступления вьетнамцев, ведущему сотруднику «Вашингтон пост», в котором выразил свою полную поддержку намерениям администрации Никсона направить во Вьетнам крупные контингенты американских солдат. Поскольку Миллгейт пользовался огромным авторитетом, его высказывания, безусловно, воспринимали как точку зрения других консервативных специалистов-политологов и как позицию его коллег — «Больших советников». Все считали, что Миллгейт, по существу, пропагандировал политику, разработанную самими «Большими советниками», которые позднее сумели убедить Белый дом взять авторство на себя. Суть политики состояла в том, чтобы еще глубже вовлечь США во вьетнамскую войну.
К тому времени, когда Питтман заинтересовался Миллгейтом в связи с возможным скандалом, тайное влияние Миллгейта на деятельность президента было настолько мощным, что о его дипломатических способностях ходили легенды. Однако все правительственные источники информации не могли или не хотели упоминать об этом человеке. В результате Питтман (с бьющей через край энергией, в расцвете сил, движимый высокими мотивами) отправился к Берту Форситу и попросил разрешения провести журналистское расследование легенд о Миллгейте.
Журнал телефонных переговоров Питтмана пополнился примерно сотней записей о попытках переговорить с кем-нибудь из деловых или правительственных кругов, кто хорошо знал великого человека. Однако ни один из них не согласился на интервью. Питтман связался с юридической конторой Миллгейта, надеясь организовать встречу с ним. Питтмана Бог знает сколько продержали у телефонной трубки, отсылая от секретаря к секретарю, и сообщали телефонные номера, которые, как оказалось, уже давно были отключены. Питтман даже позвонил в Министерство юстиции в надежде, что кто-нибудь из членов комиссии, расследовавшей дело Миллгейта, наведет на его след. Но в министерстве Питтману сообщили, что не нуждаются в контактах с Миллгейтом, поскольку слухи о получении им выплат в связи со скандалом с вооружениями не нашли подтверждения, и расследование давно прекращено.
— Не могли бы вы назвать имя адвоката, представлявшего интересы Миллгейта в ходе первоначальных дискуссий?
После длительной паузы человек ответил:
— Нет, не могу.
— Я не расслышал вашего имени, когда вы начали разговор. Назовитесь, пожалуйста, еще раз.
Но в трубке раздались гудки.
Пришлось обратиться к компьютерному гению, который счел написанную о нем статью Питтмана вполне справедливой. Речь шла о мотивах, побудивших его влезть в секретные электронные файлы Министерства обороны.
— Я лишь хотел показать, насколько это просто и как слабо защищены секретные файлы, — без конца твердил непризнанный гений.
Но в патриотизм специалиста почему-то не верили и отправили его на три года за решетку. Недавно гений вышел из заключения. Он был несказанно рад встрече с Питтманом и, сетуя на допущенную по отношению к нему несправедливость, охотно согласился выполнить просьбу своего заступника. Он с восторгом использовал модели и подключился к электронным файлам телефонной компании в Массачусетсе.
— Не указанный в справочнике номер? Никаких проблем. Кстати, посмотрите, ваш дружок имеет целых четыре...
Питтман, глядя на мерцающий экран монитора, принялся записывать цифры.
— Забудьте о ручках и перьях. Я сделаю для вас распечатку.
Таким образом Питтман узнал номера частных телефонов Миллгейта, адрес особняка в Бостоне и даже местонахождение загородного поместья, именуемого «Виноградник Марты». Преисполненный решимости, он позвонил по всем четырем личным номерам. С Питтманом разговаривали весьма почтительно, пока он не сообщал о своем намерении.