– Ты, кажется, хотел меня видеть, мой мальчик? – В его голосе прозвучал явственный оттенок иронии. – Позвонил вчера, говорил таким нервным, возбужденным тоном… Ну, изволь, я тебя слушаю.
– Слово «хотел» тут совершенно не подходит, – с кривой усмешкой ответил Егоров. – Встреча с вами мне удовольствия не доставит, как бы не наоборот. Но – что поделаешь – она необходима. И прекратите называть меня мальчиком!
– О-о! Показываешь зубки… И ведь не боишься старичка… Да ты проходи, садись в кресло, я тебя хорошим кофе напою. Коньяк не предлагаю, раз ты за рулем. Что там новенького у Степана Владимировича?
– А то вы не знаете, – огрызнулся Валерий. – Новенького… «Русскому зодчему» каюк. МАМСФ – тем более кранты. Чего уж теперь – вы своего добились.
– Не без твоей помощи, не так ли? – Вид у него был, как у сытого кота, которого хозяйка чешет за ухом. Вот-вот замурлычет. Только глаза… Ох, какие нехорошие глаза были у владельца особняка! Так глядят поверх прицельной планки, когда палец уже мягонько тянет спусковой крючок. – Ты ведь не из-под палки или пистолета мне… гм-м!.. помогал, чуть ли не радостно подвизгивая. Разве я не убедил тебя в своей правоте?
– Радостно?! Уж лучше б из-под палки! От боли я визжал. И от ужаса безысходности. Да о какой правоте может идти речь?! Это с вашими-то… методами! Но выбор средств давления у вас всегда был широкий. Я за эти два года прекрасно разобрался в вашем образе мысли, в вашей излюбленной тактике. Ведь как вы рассуждаете? Если переубедить нужного вам человека, заполучить его в свою команду добровольно окажется невозможным, то стоит попробовать подкупить его. Если не получится и это, то придется применить шантаж. Вот со мной вы его и применили. – Пальцы Егорова сжались в кулаки так, что даже кожа на суставах побелела. Затем разжались… – А потом согласно известному наблюдению: «Коготок увяз – всей птичке пропасть…» Но я вам не птичка, и теперь говорю: «Хватит!» И так мне из-за вас светит после смерти путь в самый последний круг ада.
– Это где предатели, да? Ну зачем же ты, Валера, так строго себя судишь! Да и… стоит ли того Белоед? Он же замшелость, реликтовое животное с допотопными принципами. Вот что, давай-ка все же выпьем по рюмочке «Ахтамара», успокоимся, и ты меня выслушаешь. Если мое предложение придется тебе не по вкусу… Ну что ж! Разойдемся мирно, как цивилизованные люди. Ты заходи, заходи… Не стесняйся!
В глазах столь любезного хозяина особнячка мелькнула мгновенная холодная искра. Но Валерий Егоров ее не заметил. Он решал: согласиться на приглашение и выслушать то, что ему хотят предложить? Или уехать прямо сейчас? Лучше бы второе, но… Все же любопытно. Егоров кивнул и шагнул к лестнице, ведущей на второй этаж, в гостиную.
Но нет! Не получилось у них разговора. Егорова не оставляло ощущение, что его собеседник просто играет им, как кошка полузадушенной мышью, получая удовольствие от мучений жертвы. Это, кстати, очень хорошо укладывалось в его представления о человеке с глазами удава. Доходили до Валерия кое-какие слухи…
– Итак, работать со мной и на меня, ты, мальчик мой, не хочешь, – подытожил хозяин. Голос его сделался вкрадчиво-ядовитым. – А почему? Чем я так тебе не нравлюсь, а? Мы ведь, хм-м… в некотором роде партнеры уже два года, неужели это ничего для тебя не значит?
– Еще как значит! – Егорову надоело переливать из пустого в порожнее. Пора было заканчивать этот тяжелый и ненужный разговор. – Например, то значит, что эти два года я, благодаря вам, ходил по тонкой жердочке над пропастью. Без страховки. Но больше я так рисковать не намерен. И купаться в помоях – тоже. Поэтому… И учтите: у меня тоже есть чем прижать вас в случае необходимости. Причем не только сведениями о вашей лихой деятельности на строительной ниве, но и некоторыми небезобидными деталями вашей, скажем так, личной жизни. К пламенным поклонникам маркиза Донатьена Франсуа де Сада в России относятся не слишком тепло. Вы поняли меня? Вижу, что поняли. Так вот, не вынуждайте меня перейти к ответным действиям! Дайте, наконец, дышать свободно.
– По-онял я твой намек… – Вновь злая холодная искра мгновенно промелькнула в его взгляде. – Кстати, страховка на той самой жердочке у тебя была. Ты уцелел потому, что топил других. Ага, именно в помоях, ты тоже правильно меня понял. Теперь, значит, когда все кончено, потянуло на белые одежды? Ну-ну… Ах, если бы ты только знал, мой мальчик, какую глупость делаешь сейчас!
Егоров притормозил перед светофором. Ну и куда сейчас? Поворачивать на Малую Дмитровку? Нет, в контору он не поедет. Там и без него разберутся. Никого он сейчас видеть не хочет и не может, в особенности Белоеда. Смотреть сейчас в глаза Степана Владимировича, когда только что, под воздействием недавней встречи, со дна души Валерия поднялась вся муть и грязь двух последних лет, он не в силах. Завтра… Когда успокоится немного. А сейчас – домой. Отлежаться, подумать, до конца осознать, что ошейник больше не сдавливает горло, что гнилые корни давно сломанного зуба наконец удалены. Может быть, теперь начнется выздоровление? Валерий повернул налево, к Гагаринской площади.
Тоненькая биметаллическая пластинка, точь-в-точь такая же, как в самых обычных комнатных термометрах, испытывала сейчас два противоположных воздействия. Снизу пластинку обдувал холодный мартовский воздух, а сверху все больше прогревало тепло работающего двигателя «шестерки». Второе воздействие в конце концов пересилило: пластинка, в полном соответствии с законами физики, слегка изогнулась.
И замкнула контакт простейшей электрической цепи с одной батарейкой. Этого хватило. Более чем!
Бело-голубая струя термитного пламени за неуловимый миг прожгла тонкий стальной лист кузова «шестерки» точно под водительским сиденьем. Валерий успел чисто рефлекторно нажать на тормоз, и проколотая огненной иглой машина, визжа покрышками по мокрому асфальту, юзом отлетела к обочине, где замерла, завалившись чуть набок и продолжая по инерции вращать свободным правым передним колесом. Больше Егоров не успел ничего – даже удивиться, даже почувствовать боль. Какая тут боль, когда снизу, через испаряющийся поролон сиденья, в тебя бьет яростный поток раскаленных до трех тысяч градусов газов! Смерть его была мгновенной.
На счастье всех – и водителей, и пешеходов, – находящихся в эту страшную минуту рядом, пламя угасло так же неожиданно, как и возникло. Ни пожара, ни взрыва. Многие из очевидцев кошмара даже толком не успели разглядеть – что же произошло? Секундная яркая вспышка, громкий свистящий звук… И все! Только ленивый дымок да запах гари, окалины, расплавленного пластика. Да еще горелым мясом, словно из шашлычной, пахнуло.
Гибэдэдэшники и патруль ППС, оказавшиеся на месте происшествия через несколько минут, обнаружили чудовищную в своей нереальности картину: завалившуюся набок, слабо чадящую «шестерку», а в ней труп водителя, буквально выжженный изнутри. В днище и крыше машины были видны две округлые дыры, сантиметров по десяти в диаметре, с оплавленными краями. Словно жуткое огненное веретено пронзило машину насквозь, не пощадив попавшегося на пути водителя, и бесследно исчезло.
– Смотри, – почему-то шепотом обратился позеленевший сержантик ППС к своему коллеге из ГИБДД, – у него… У него же одежда цела осталась! И крови ни капли, запеклась у трупа внутри. Вот это да! Молния, что ли, шаровая?
– Ага… – потрясенно кивнул тот. Здоровый румянец с его щек тоже куда-то делся. – Ой, не могу, держите меня трое, а то вырвет сейчас. Гос-споди, да что же это было такое? Прямо как в фильмах фантастических про инопланетян, где из плазмометов стреляют. В этом мужике что-то за секунду прожгло дыру. От задницы до макушки, насквозь. Точно мужик на раскаленный добела лом или пруток арматурный уселся. А одежда цела!
Мокрые мартовские снежинки лениво опускались на раскаленную крышу изувеченной автомашины, и ветерок сносил в сторону легкие струйки пара.
Глава 3
Замоскворечье всегда оставалось для полковника Гурова одним из самых любимых столичных районов. Сейчас Лев медленно шел по одной из центральных его улиц – Большой Ордынке – по направлению от Добрынинской площади к набережным.