– Тогда пойдем ко мне, я тебе покажу, что где лежит, – услышала она.
В коридоре Зоиной квартиры лежал бельгийский ковер, который кот давно превратил в отхожее место. Можно предположить, что он не жаловал иностранщину или замысловатые узоры вызывали у него неприглядные ассоциации, а может, его нервировал запах синтетики, и он стремился поскорее его перебить чем-то родным… так или иначе, но кот игнорировал кошачий туалет и время от времени присаживался на ковре, хвост распрямлял трубой, остекленевшие глаза устремлял куда-то за грань кошачьего сознания и… пакостил.
– Ничего не могу с ним поделать. Все бесполезно, как об стенку горохом, – жаловалась иногда Зоя.
– Выброси ты его. Зачем он тебе нужен? – говорила Татьяна.
– Ну как же? Нельзя. Все-таки животина. Да и дочка его любит…
Из комнаты в коридор вышла никогда не здоровавшаяся с соседями двенадцатилетняя Ирочка, неся на руках, как маленького ребеночка, здоровенного белого кота. Это создание божье лежало у нее на руках, умиротворенно поджав лапы. Круглые зеленые глаза безразлично уставились на Татьяну.
«Сволочь», – подумала Татьяна.
– Золотце ты мое, – пропела Зоя, взяв его за туловище под передние лапы, так что задние лапищи безвольно повисли на манер хвоста.
Она прижала кошачью морду к своей щеке, а затем нос к носу. Татьяна невольно поморщилась.
– Зачем нам другой мужчина нужен? Есть у нас мужичок, – пропела Зоя следующий куплет. – Если тебе не трудно, то возьми его к себе, ему без людей тяжело. Деньги на телячьи почки я тебе оставлю. Кроме них он ничего не ест…
Зоя с дочкой уехала, а Татьяна перенесла к себе домой кошачий туалет вместе с его владельцем. Ее дети были довольны, да и сама Татьяна целых два часа радовалась, пока младшенькая не подбежала к ней и не сообщила:
– Мам, а в коридоре кто-то воду пролил.
От лужицы, растекшейся около обуви, отходили мокрые следы кукольного размера, которые могли принадлежать только белошерстому бандиту. Он, развалясь в кресле, вылизывал лапы. Татьяна вытащила веник и по старой сельской привычке со всего маху огрела зассанца. Кот взвился пружиной, тенью метнулся под диван, и следующие две ночи Татьяна регулярно просыпалась от громкого в ночной тиши заметающего скреба когтей. Туалет и кот были перенесены назад.
По пропитанному влагой ковру, зажав нос, Татьяна регулярно заходила в Зоину квартиру, держа в правой руке веник. Она укладывала в опустевшую миску новую порцию почек, подливала водички и находила нетронутый туалетный песок. Временами безответно покрикивала на кота:
– Ты где гадишь, сволочь?
Кот с интересом позыркивал на нее со шкафа или из-под трюмо и с каждым днем все больше дичал. Он лазил по шторам, по обоям, разодрал все газеты, лежавшие на журнальном столике… а накануне приезда хозяйки добрался до кастрюли, где Зоя забыла оладьи. Кот стаскивал ссохшиеся лепешечки на пол и рвал, рвал, как будто на каждой был выжарен портрет его надсмотрщицы. За этим занятием его и застала хозяйка.
– Ах ты, мой миленький! – прямо с порога запричитала Зоя, протягивая руки к коту, опасливо отстранявшемуся от нее.
– Пришлось его немного повоспитывать. Хулиганил, – пояснила Татьяна. – Так я и не нашла, где он у тебя гадит.
– Натерпелся, – сказала Зоя, проходя в комнату под чипсовый хруст кусочков оладий.
Кот перекочевал на руки Ирочке. Зоя открыла шифоньер и там на своих лучших кофтах обнаружила то, что безрезультатно искала Татьяна.
«Вот сволочь. Убила бы за такое», – подумала Татьяна.
– Бедный ты мой, никогда тебя больше не брошу, – жалостливо прошептала Зоя.
А кот, возлежа ветошью на руках у Ирочки, смотрел на всех них абсолютно бесчувственными зелеными глазами.
Храп как семейное бедствие
«Все козлы когда-то были козлятами, а если припомнить – так даже Иванушками…»
Как Алла его любила! С ума сходила, по ночам рыдала, если увидит со своей подругой. А он, высокий голубоглазый брюнет, на нее – ноль внимания. Помог случай, когда столкнулись на дискотеке. Он извинился. Познакомились. Потом проводил до дома.
Промелькнули безумные ночи свиданий. Отзвучал марш Мендельсона и крики «горько», и вот спустя два десятка лет ее принц полысел, потолстел… Да в придачу к неотвратимым приметам старости обзавелся еще и изводящим душу храпом…
Он опять пришел домой за полночь. Алла сидела на кухне и не вышла, когда хлопнула входная дверь. Резко стукнули слетевшие с ног ботинки.
«Хорошо нажрался», – определила Алла. Послышались громкие шаги, грохот раздвигаемого дивана, знакомый скрип пружин, когда-то волновавший сердце, но теперь приносивший лишь облегчение.