В этом заключалась одна из проблем Синанджу. Строгая дисциплина заставляет человека родиться заново, однако сам человек не отдает себе отчета, что именно с ним происходит. Однажды Смит спросил у Римо, как тому удался какой-то невероятный прием, и тот был вынужден ответить: «Удался, и все».
Это было все равно что спросить у дуба:
«Как ты вырос в такое большое дерево?»
«Из желудя», – ответил бы дуб.
«Но как?»
На это не существовало ни ответа, ни объяснения, подобно тому, как Римо не мог никому, включая себя самого, объяснить, как у него получаются самые немыслимые вещи.
– Давай остановимся и посмотрим вот на эту витрину, – предложил Римо Чиуну.
Они находились на 60-й стрит, у южного входа в Центральный парк, где стояла цепочка конных экипажей, дожидающихся клиентов. Экипажи больше не рисковали заезжать в парк и катали клиентов по относительно безопасным улицам города. Заехать в парк ночью можно было бы только в сопровождении вооруженного до зубов охранника на облучке.
Чиун проигнорировал предложение Римо и не сбавил шаг.
– Я хотел полюбоваться этой витриной, – напомнил ему Римо.
– В этом нет необходимости, – ответил Чиун, – Их двое, оба крупные блондины, выше тебя ростом, типа ваших футболистов. Возможно, они и есть футболисты, потому что один прихрамывает. Весят оба по двести с лишним фунтов. Тот, что слева, идет пружинисто, тот, что справа, хромает.
– Откуда ты все это знаешь? – спросил Римо, сознавая, что задает Чиуну тот самый вопрос, который ему самому безуспешно задавал Смит.
– А ты откуда знаешь, что за нами идут? – в свою очередь спросил Чиун.
– Знаю, и все.
– Подобно тому, как птица летает, а рыба плавает?
– Да.
– Значит, ты такой же тупица, как птица или рыба. У них нет выбора: одна летает, другая плавает. Но ты-то учился своему мастерству, а как можно научиться чему-то бессознательно?
– Не знаю, папочка. Если ты собираешься кричать и оскорблять меня, то давай оставим этот разговор.
Чиун покачал головой и еще выше вобрал руки в рукава своего расшитого желто-зеленого кимоно. Внизу кимоно расширялось, как юбка с кринолином, поэтому обутые в тапочки ноги Чиуна оставались невидимыми, как бы быстро он ни шагал.
– Ты потому знаешь об их присутствии, Римо, – проговорил Чиун, – что жизнь есть движение в силовом поле. Ты излучаешь его, оно окружает тебя, и когда в него попадают другие люди или предметы, то возникает волнение, и часть силы возвращается к тебе. Вот почему ты узнал, что они идут за нами: уже на протяжении тринадцати кварталов они находятся в твоем поле, поэтому даже ты, с твоими притупленными чувствами, не мог не обратить на это внимание.
– Хорошо, – сказал Римо. – Тогда почему я не знаю, какого они роста, кто из них хромает, а кто порхает?
– Потому что ты похож на ребенка с ружьем. Ребенок воображает, что, представляя, как надавить на курок, он знает все премудрости снайперской стрельбы. Сообразительный ребенок понимает, что не знает всего, и пытается узнать больше. К сожалению, мне никогда не везло: у меня не было ученика, которому хотелось бы что-то узнать.
– Значит, силовое поле?
– Благодаря ему все и происходит. Почему, по-твоему, женщины реагируют на тебя так, как та медсестра в больнице? Не потому ведь, что ты – красавец из ее снов: ты слишком высок, у тебя землистая кожа, слишком много черных волос, слишком большой, как у всех белых, нос. Нет, твоя красота здесь ни при чем.
– У меня прекрасное сердце, – сказал Римо. – В приюте монахини твердили мне, даже когда я попадал в неприятности: «У тебя прекрасное сердце и душа».
– Монахини? Это такие женщины, которые не снимают траурных одежд, даже когда никто не умер, и обручальных колец, не будучи замужем?
– Они самые, – сказал Римо.
– Им по должности полагалось находить у тебя прекрасное сердце, – сказал Чиун. – То дитя в больнице попало в твое силовое поле, ощутило его давление на все свое тело и не знало, куда от него деваться. Ведь оно ничего подобного никогда не испытывало. Это все равно, как если бы к девушке прикоснулось сразу несколько рук.
– Телесное послание? Ты хочешь сказать, что я тискаю курочек, даже не дотрагиваясь до них?
– Если тебе нравятся грубые сравнения – а они тебе нравятся, – то да, это я и хочу сказать.
– Значит, сигналы отражаются, и если бы я был более усерден, то умел бы их читать?
– Ты снова прав. Очень важно, чтобы ты быстрее взялся за учебу и постиг эту премудрость.
– Почему? – спросил Римо. Он не мог не удивиться: обычно Чиун поучал его так, словно впереди у них было еще лет пятьдесят учебы.
– Потому что эти двое перешли на бег, и если ты не защитишься, мне придется заняться поисками нового ученика.