«В деревне, значит, не схотели заночевать», — с досадой подумал Ефим. Зазря он, выходит, ягушку решил.
Он вывел со двора Серого, поехал к охотникам ве́рши. Из «Волги» вылезли четверо, один представительный, солидный («Директор, наверно», — решил Ефим), и трое других, мало чем отличных друг от друга издали. Вылезли, походили вокруг машины, поприседали, поразминали ноги. Потом дружной кучкой направились к Сартыкулю, приноравливались, видно, изучали озеро, настраивались на утреннюю зорьку. Они громко разговаривали, смеялись, разводили руками. Голоса их далеко разносились в вечернем остывающем воздухе.
Ефим, не доезжая компании, спешился, как-то неудобно торчать перед начальством на лошади, пустил мерина пастись, бросив ему повод на шею.
— А вот и Евсеич! — шагнул навстречу егерю порывистый Савельев. Не в зимней мохнатой одежде он виделся тощим и высоким, на себя не похожим.
Он по-приятельски приобнял Ефима, сказал со смешком:
— Идем, Евсеич. Я тебе наших представлю.
Толстяк оказался совсем не начальством, как предполагал Ефим, а всего лишь навсего шофером, медлительным, краснощеким здоровяком, с заметным брюшком и заплывшими глазками.
— Наш незаменимый Дима! — дурашливо сказал Савельев. — Большущий спец по шашлыкам и закускам!
Новенькая, защитного цвета штормовка, блескучие, впервые натянутые болотники, спортивная кепка с длинным козырьком. Тот еще охотничек, сразу видать. Как новобранец вырядился.
Не самым главным начальством оказался и другой, лет под шестьдесят мужик, строгий и непреклонный на вид, знающий себе цену.
— Полит Поликарпыч… наш передовик, наш лучший завбазой! — продолжал в том же духе Савельев. — Наш…
— Хватит, открыл опять фонтан! — жестко и в то же время как-то вхолостую, вызвав улыбку у всех, бросил Полит Поликарпыч. Чувствовалось, что компания к его выпадам привыкла и не придает им большого значения.
И только последнего охотника, осанистого и кряжистого, Савельев представил без всяких насмешек и кривляний:
— Геннадий Семенович. Директор торга.
На директоре, как и на Савельеве с Политом Поликарпычем, была поношенная, выгоревшая, но справная еще, подогнанная одежда, дорожная, полевая. Не первый, сразу ясно, год на охоту выезжают, бывалые волки.
Ефим терялся, робел под пытливыми взглядами охотников, неумело здоровался с каждым за руку, не делал того, что нужно было делать.
А нужно было начинать с проверки путевок и охотничьих билетов. Больше того, их следовало забрать у охотников. Председатель охотобщества строго-настрого наказывал на собрании: «Пока охотник на озере, путевка и охотничий его должны быть непременно у егеря. Уезжает охотник, получает билет обратно. При этом егерь обязательно должен проверить, сколько и какой отстреляно дичи, не настрелял ли охотник лишнего. Есть приписные озера, где егеря с охотниками запанибрата живут. Никакого чтоб панибратства. Я проверять буду».
Да, именно с проверки документов и следовало начать знакомство, но Ефим как-то упустил подходящий для этого момент. Да и что бы он сделал, если б, к примеру, у того же директора не оказалось билета. Хозяин ведь, средства выискивает на охрану Сартыкуля.
— Вижу, втянулись в дело, — похвалил директор Ефима. — Может, к нам претензии есть?
— Что вы, какие претензии? — поспешно заверил егерь.
— Зарплату исправно получаете?
— Исправнее некуда.
— Контакт с охотобществом установи.
— Раз, однако, шесть ездил.
— Так, хорошо, — подбил, как говорится, бабки директор. — Пока мы вами вполне довольны.
— Чо ж у меня-то не остановились? — конфузился польщенный Ефим. — Хозяйка бы нас свежей баранинкой угостила.
Охотники непонятно переглянулись, молча и снисходительно поулыбались, будто Ефим им предложил нечто наивное, детское.
— Место нам здесь больно понравилось, — сказал, как бы оправдываясь за всех, Полит Поликарпыч. — Сухо здесь, чисто… березки шумят!
— Оно конечно, — согласился Ефим. — Лодки вот только далеко.
Лодки виднелись, желтели за Сартыкулем, вблизи деревни. Они были вытянуты глубоко на берег и перевернуты вверх днищами. Там бы охотникам и разбить стан, там Ефим пробил в камышах широкий, надежный ход, оттуда удобно и близко заплывать на большую воду.
— А мы их завтра машиной подтащим. — Голос у Димы оказался масленый, женский, не совместимый с фигурой.
— Утром нельзя никакого шума, — предупредил Ефим. — Лодки я сам доставлю.