Ефим остановил лошадь.
— Уж, думаю, не дождусь… — подошел Таська. — Костер, смотрю, палят… шумят. Попала, видать, вожжа под хвост?
— Гуляют. Вырвались на свободу.
— Не много их, значит? — намекнул насчет себя парень. — На одной всего машине?
— На одной…
Почувствовав, что Ефим мнется, тянет резину, Таська напропалую спросил:
— Сказывал хоть?
Ефим лишь повинно и тяжко завздыхал. Он всю дорогу мучился, клял себя распоследними словами, что не выписал вчера путевку парню, что затеял напрасный разговор с охотниками. С ними, как он понял, по-другому надо разговаривать.
— Ну? — допытывался парень.
— Ничего не вышло, Протасий. Не разрешают пока… не заплывай на озеро.
— Да они что? — тихо изумился Таська. — Есть ведь распоряжение охотобщества!..
— Есть. Но они хозяева…
— Какие хозяева? Какие хозяева? — занялся, как лесной пожар, Таська. — Нет у нас хозяев! Все хозяева! Ишь нашлись… озером они завладели! Хотят на птичьи права посадить!
— Тихо, Протасий… тихо. Не горячись, — попробовал успокоить парня Ефим.
Но не тут-то было.
— Что не горячись? Что тихо?.. Завтра охотничаю, и все тут… И никакой мне путевки не надо!
Это уж был вызов. И вызов не столько горторговским охотникам, сколько ему, Ефиму. Вызов его новой должности, обязанностям, долгу.
— Но, но, — как можно строже предупредил Ефим. — Не балуй у меня, парень. Ружье отберу.
— Посмотрим, сказал слепой. — И Таська пошел, деланно беспечно насвистывая.
Раздевался Ефим, не зажигая света, — боялся разбудить Степаниду, ворчанья и лишних расспросов не оберешься. Ходил по избе, словно вор, на цыпочках, выставив перед собой руки и на все натыкаясь.
Забрался осторожно под одеяло, коснулся нечаянно жены, горячего ее бока.
— Господи! — вскрикнула Степанида. — Холодный, что камень. И винищем несет… пошла у мужика жизнь!
— Не винищем. Много ты понимаешь… все бы такие винища пить.
— Поел хоть? — беспокоилась Степанида. — Чую, и лампу не зажигал.
— Сыт я, лежи, — скрючился для согрева Ефим.
Ночью он два раза поднимался, смотрел на часы — не проспать бы. На третий поднялся окончательно. Времени — около четырех. Пора выплывать. Пока через озеро гребешь, пока поднимаешь охотников, пока расставляешь их по местам — и светать начнет.
Опять, не включая света, собрался, надел поверх рубахи овчинную безрукавку (очень-то наздевывать на себя тоже не следует, потом изойдешь — толкаться ведь нужно), вышел, стараясь не стукнуть, не брякнуть, нашарил в углу двора кучу весел, поставленных стоймя, отсчитал восемь штук, для четырех лодок.
Неплохо бы на каждую лодку шестик заиметь, прикидывал Ефим, взваливая на плечо весла. Озеро мелкое, тинистое, будто каша, — не больно-то веслами наорудуешь. С шестами же в самый раз.
Он спустился на берег, сложил осторожно весла в свою лодку, чтоб не громыхнуть ненароком, не разбудить кого (Таську, положим, того же), поутру деревня чутка ко всякому звуку.
Таськина лодка лежала на месте. Спит, упехтался парень. До охоты ли ему сейчас? Это ведь не простая штука — комбайн водить. Так натрясет, так надергает за двенадцать-то часиков, не рад станешь. Вчера, поди, опять не одно поле выпластали. Механизаторы, если погода позволяет, крепко на хлеба наваливаются.
Ночь была еще в зрелой поре — нигде никаких признаков утра. Только звезды, большие и яркие с вечера, смеркли уже, закраснели, будто уголья в слабнущей печи, они как бы отдалились сейчас, притушили свой дивный голубой свет, отчего и небо померкло, потеряло блеск, темь его сделалась рыхлой и вязкой.
По-прежнему светили на большаке машины, по-прежнему ползали по полям комбайны. Жнут, торопятся. Тумана сегодня нет, росы тоже, разве что чуть отмякла и заволгла трава. Редкая, удобная для уборки ночь.
В воздухе, с юга, слегка потягивало, обдавало сухим теплом степей Казахстана, оно-то и не давало ночи отстояться росой и туманом. Часам к девяти-десяти теплая и сухая тяга эта превратится в ветер, он ровно и неослабно задует над землей, зароется в воду, в камыши, затреплет, заиграет его седыми космами.
Вытащив из камышей припрятанный шестик, Ефим спихнул лодку на воду, прыгнул в нее, оттолкнувшись ногой, — лодка осела под ним, задралась носом, колыхнулись в поднятой зыби звезды.
Привычно и размеренно толкаясь, гнал он через озеро лодку. Направление держал на березовый колок, который лишь смутно угадывался на той стороне, закрывая часть большака; свет от машин внезапно пропадал там и только через несколько секунд вновь вспыхивал, катил дальше.