- Да уж...
- А мы с тобой ощипали Пашу и осетринкой теперь закусываем. И живем, заметь, на всю катушку. Вон, сколько событий за последние дни было...
Мысли Смирнова унеслись в прошлое.
- Да уж... Раньше такого не было, вот только в штольнях заваливало, да в лавинах. И в маршрутах высокогорных ишачил. Каждый день два километра вверх по скалам. С трех тысяч на пять и обратно. В тайге клещей энцефалитных досыта кормил. Галок, чумных сурков с голодухи ел. Лаборанток глупых тискал, месторождения разведывал, запасы считал. Это разве жизнь?
- Ты в горах работал?
- Да... На Памире, Тянь-Шане, в Белуджистане. Если бы ты знал, как красивы горы, когда стоишь наверху, на самом верху. И каким высоким себя чувствуешь. И как вкусна на привале, в самой таежной гуще, банка кильки вприкуску с заплесневелым сухарем. Или на сопке среди стланика. Или на берегу ручья, выбивающегося из-под ледника...
- Ладно, кончай рефлексировать. От этого дела, как говорил один писатель, слизь в кишках заводится. Давай сделаем так. Сейчас поедем, найдем квартирку потише и чтобы сорваться можно было без затруднений...
- Ты думаешь, Борис Михайлович приедет не один?
- Факт. Дом обложат, это точно. Но мы их обманем. Кстати, нам надо решить, кто будет основным исполнителем...
- Я, конечно, - не раздумывая, ответил Смирнов. - Он - мой, как говорят в боевиках.
- Я понимаю твои чувства... - скептически посмотрел на него Стылый. Но опыт, полученный в одной весьма известной снаружи организации, подсказывает мне, что должен идти я.
- Почему это?
- Видишь ли, мне кажется, нет, я вижу, что ты вошел в образ по самые уши. В глубине души, точнее не души, а зада, ты боишься Бориса Михайловича. Ты боишься, что он загонит тебе по самые печенки. Есть такое?
- Есть, - покраснел Смирнов.
- Вот поэтому пойду я. Не хочу доверять свою жизнь человеку, у которого тылы не в порядке. А ты будешь крутиться вокруг и по мобильнику меня информировать. Сможешь сделать это незаметно?
- Обижаешь, начальник.
- У него солидные люди в охране.
- Придумаю что-нибудь. Поехали, что ли?
26. Занавески с амурами.
Квартира была найдена на Арбате, рядом с рестораном "Прага". Трехкомнатная, с черным ходом во двор. Обстановка, правда, так себе. Пропыленная рухлядь тридцатых годов, пестрые половички, вязанные из обветшавшего тряпья и хозяйка, подслеповатая восьмидесятилетняя бабушка Варвара Капитоновна.
- Да уж... - сказал Смирнов, осмотрев свое любовное гнездышко. - Это не Рио-де-Жанейро, нет. И мочой пахнет.
- Это она ноги больные парит, - виновато улыбнулся Стылый. У него была бабушка, долгие годы мучившаяся артритом.
- А ты откуда знаешь?
- Там чайник на кухне. Пойди, понюхай.
- Верю. А не сбежит мой милый от такого парфюма?
- Прихожую уберем, пропылесосим, дезодорантом опрыскаем, а дальше нее он не уйдет.
- В подъезде тоже вонь, - скривился Смирнов. - Представляешь, что он обо мне подумает?
- Предупредишь. Скажешь, что ты, вся такая утонченная, нежная, вынуждена жить в таких антисанитарных условиях. Он тебя еще крепче полюбит. И вообще, ты что, порнуху не видел? На Западе сейчас любят сдобрить секс экскрементами.
- Хамите, товарищ майор.
Стылому обращение понравилось.
- Хамлю, - сказал он, расправив плечи, - потому что здесь черный ход. И уйти по нему можно и во двор, и на крыши. И соседняя квартира с черным ходом пустая, и дверь в нее не закрыта.
- Занавески надо хотя бы поменять...
- Это ты правильно придумал. Купи розовые, с амурами и красными оборочками...
- И окна неплохо бы помыть...
Шура засмеялся. Чуть ли не до слез. Присел на шаткую табуретку, крашенную в стойкий коммунальный цвет.
- Ты чего? - удивился Смирнов.
- Ты приберешься, окна помоешь, занавесочки повесишь, войдешь в роль и... решишь остаться! Представляешь, какая у тебя сладкая жизнь пойдет? Раз в неделю потерпишь на себе богатенького буратино и вся жизнь твоя обитель! Баб модельных будешь таскать для разнообразия, по раутам ходить, по курортам ездить. Хотя нет, ничего у тебя не получится... Не захочет он тебя. Нет, не захочет.
- Почему это? - поддался на провокацию Смирнов.
- У тебя ноги, похоже, кривые, - сочувственно сказал Стылый.
- Не кривые, а накаченные. Походил бы с мое на высокогорье.
- Угловатых икр он тоже не любит. Никто не любит у девушек угловатых накаченных икр.
- Дурак ты, и речи у тебя дурацкие.
- Точно, дурак. Я же забыл, что ты на Юле женишься, а у нее доходы точно такие же. И что с ней точно также можно жить. Беззаботно и денежно. Родит ребенка для полноты семейной фотографии, потом займется делами. А тебе намекнет, чтобы не терялся.
Шура знал Юлию. Смирнов отвернулся. "Зачем все это? - подумал он. Засады, убийства? О поругании своем она забыла, сейчас омаров кушает на Красном море... И наверняка со временем намекнет, чтобы не терялся и завел чистенькую любовницу".
- Ты много не думай, - положил ему руку на плечо Шура. - Не забывай, дело не в том, что будет с тобой, а в том, что будет с Юлией. И если мы не убьем Бориса Михайловича, то он убьет ее. Убьет, и ты, малодушный, будешь всю жизнь мучиться... Так что сейчас мы работаем на тебя...
- И на тебя...
- Естественно! Корыстный интерес - это самый классный в мире интерес.
К вечеру все было готово к приему высокого гостя. Выйдя из дома на Арбат, Смирнов и Стылый посмотрели на занавески, розовеющие за чисто вымытыми окнами.
- Черт, если бы я был Борисом Михайловичем и увидел их, я бы испарился от вожделения! - хмыкнул Стылый, по-товарищески подтолкнув Смирнова плечом.
27. Стылый нервничает.
Борис Михайлович обещал приехать ровно в десять утра. Поговорив с ним воркующим голоском, Евгений Александрович позвонил Стылому.
- Он весь горит и чахнет от любви, - сообщил он, самодовольно улыбаясь. - Так что, Шура, дело за тобой.
- Знаешь, я решил переночевать на Арбате, - сказал Стылый явно недовольный эйфорией, охватившей сообщника. - И приятель один женственный придет завтра в девять, подсадной уткой будет. У него такая мордашка, такие белы ручки - не чета твоим.
- Перестраховываешься?
- Да нет... Борис Михайлович - серому волку не чета. С ним перестраховаться нельзя. В общем, как договорились, если он явиться не один - звони. Если один - тоже звони.
- Хорошо.
- Слушай, помнишь, ты как-то обмолвился о дорогой проститутке... немного помолчав, протянул Стылый смущенно. - Ну, с которой в ресторане познакомился...
- Элеонорой Понятовской что ли? "Мы найдем друг друга в старинном особняке на Остоженке" и так далее?
- Да. Уступи ее мне. В благодарность за сто семьдесят пять тысяч баксов, которые я тебе подарил... Тоска что-то на меня напала за этими твоими розовыми занавесками.
- С ума сошел? Перед делом? Ты же профессионал!
- Перед делом я всегда с бабами оттягиваюсь. Почти всегда.
Ради дела Смирнов решил не понимать, что означало "Почти всегда".
- Хорошо, я позвоню. К ней поедешь, или прислать?
- Пришли... Не хочется мне что-то по Москве топтаться.
- Послушай, а что, семьи у тебя нет?
- Дочка девятилетняя у мамы живет... Ольга...
Имя дочери Стылый произнес теплее, чем Смирнов произносил имя своей.
- А жена?
- Слиняла в девяносто втором...
- Почему так?
- Да я сам ее выпер... Сделал так, чтобы ушла. Меня каждый день могли либо свои, либо наши шлепнуть. И дочку с ней заодно...
- Понятно. А где она сейчас?
- Умерла... Черепно-мозговая травма, несовместимая с жизнью.
- Травма?
- Да. Под машину в девяносто девятом попала. Через три дня после того, как мы впервые за шесть лет гуляли по Тверскому бульвару втроем... И думали, как жить дальше.
- Убили что ли?
- Похоже...
- А кто?