5. Уронить на Марью Ивановну...
Первым проснулся Смирнов. В комнате пахло мочой. Мария Ивановна, казалось, не дышала. Борис Михайлович похрапывал с присвистом. Один из свистов разбудил Стылого. Протяжно и звучно зевнув, он обернул лицо к Смирнову и спросил, отирая пальцами уголки глаз:
- Что вы, граф, предпочитаете на завтрак?
- Два яйца всмятку, тостики и кружку крепкого чая с молоком. Можно еще пару бутербродов с ветчиной, тарелку наваристого борща с косточкой побольше, пару котлет из жилистого мяса и бутылку хорошего портвейна. Потом хорошо пойти в огород, закурить "Captain Black" со сладким фильтром и посмотреть, как растут баклажаны. Но это летом, на даче. А зимой или осенью лучше оставаться в постели до обеда.
- С любимой женщиной?
- Естественно, виконт. Я сплю только с любимыми женщинами. В отличие от вас.
- Ты чего-нибудь придумал?
- Да. Во сне я увидел тот сейф.
Смирнов указал подбородком на двухкамерный несгораемый шкаф, стоявший за Марьей Ивановной.
- Гм... - задумался Стылый.
- Если его уронить на Марью Ивановну, то это так не идущее ей платье может разойтись по швам.
- А ее тебе не жалко? Хорошая женщина, сам ведь говорил...
- Я думаю, что с ней ничего не случиться, - спрятал глаза Смирнов. Тем более, что я в голову не возьму, как его уронить. Телекинез тут не поможет, он весит килограмм двести.
- Телекинез?
- Нет, шкаф.
- А что если его опутать, как лилипуты Гулливера? Надергаем волос, Стылый бросил взгляд на длинные роскошные волосы Марьи Ивановны, - накрутим прочных веревок и...
- Слушай, Шур. Сдается мне, что ты мне паяльника простить не можешь, заметив взгляд собеседника, - покачал головой Смирнов.
- Да нет, почему... Напротив, я тебе за него благодарен. На следующий день после того, как ты общался с моей задницей, я к врачу-проктологу ходил и он сказал, что в скором времени я смогу навсегда забыть о геморрое. Выжег ты мне его.
- Да, есть такой клинический метод, - покивал Смирнов. - Мне дед рассказывал. Если рецидив будет, заходи по-свойски. Со своим паяльником.
***
Они говорили, чтобы не думать о стремительно приближающейся смерти. О жажде, которая скоро станет невыносимой, о первой смерти, о том, что скоро в живых останутся трое, затем двое и один.
Борис Михайлович всхрапнул во сне.
- Смотри... - Стылый указал глазами на шкаф. - Поверху бордюрчик с прорезями. Прямо барокко.
- Не, это - рококо, но веревочка с кошкой точно зацепиться.
- А на Борисе Михайловиче гвозди лежат. Если их достать, то кошек можно понаделать...
- Волос Марьи Ивановны не хватит, - посмотрел на женщину Смирнов. Она по-прежнему беззвучно спала.
- У тебя тоже длинные... - сказал коротко подстриженный Стылый.
- Все равно не хватит.
- Хватит, не хватит, все равно надо что-то делать. Мы же резвимся, что тут таить, резвимся, чтобы не скулить. На шесть дней никаких слез не напасешься. А если еще Мария Ивановна захлюпает, я затылок об свой пиджак разобью. Терпеть ненавижу женские слезы.
- Слушай, я, кажется, что-то придумал, - уставился в пол Смирнов. Смотри, это же ковролин. Классный импортный ковролин. Его верхний слой запросто можно на нити распустить. Классные, крепкие капроновые нити.
Они начали ковырять покрытие ногтями. У Стылого, дуайена по сроку пребывания в бетоне, они были длиннее и жестче, и он первым добыл нить.
Длина комнаты составляла что-то около пяти метров, такой же длины получилась и надежда.
- Нить Ариадны, - изрек Смирнов.
- Соломинка для утопленников в бетон, - поправил его Стылый. - Фиг выдержит.
- Скрутим втрое, вчетверо,- приоткрыл глаза Борис Михайлович.
- А что, ты тоже жить хочешь? - делано удивился Смирнов. На него накатывала эйфория. Он начинал верить, что эта дикая и неправдоподобная "бетонная" история закончится вполне благополучно.
- Хочу, - ответил Борис Михайлович. - Понимаете, я привык. На этом свете хоть и не очень, но все свое. А там, за смертью, одни загадки. То ли рай, то ли лягушкой станешь...
- Ад тебе, дорогой, светит, ад, - так же, как и Смирнов, перешел на "ты" Стылый.
- Ад тоже весьма непонятная штука, - поджал губы Евгений Александрович. - Вот когда я в аспирантуре учился, посылали нас весной на овощехранилище в Коломну, гнилую капусту разбирать. Так я три дня думал, что околею от запаха. А потом привык и не замечал вовсе. Так, наверное, и в аду. Сначала жарят, потом, когда привыкнешь, в кипятильный цех отправляют, потом еще куда-нибудь, например, в колбасный цех через мясорубку. Перебьемся, короче, не первый раз.
- Ну, ладно, скрутили мы веревки, и что потом? - вернул Борис Михайлович разговор в первоначальное русло. - Удушим друг друга?
- Нет, первой из них я попытаюсь зацепить гвозди, на вас лежащие.
Стылый не договорил: очнулась Мария Ивановна. По ее застывшим глазам было понятно, что она не спала, а была в беспамятстве.
- А мы придумали, как не умереть, - сказал ей Смирнов полным оптимизма голосом.
- Он придумал на вас несгораемый шкаф уронить, - мерзко улыбаясь, разъяснил Борис Михайлович. - Правда, не сказал, как вы из-под него выбираться будете.
- Пусть роняет, выберусь, - прошептала Мария Ивановна, с трудом удерживая голову.
- Нет, вы не понимаете, мадам! Ведь шкаф, если, конечно, он упадет, не сможет превратить в прах всю вашу каменную одежду. По всем видимостям, вокруг ваших рук и ног останутся ее весомые фрагменты. Я сомневаюсь, что с ними вам удастся выбраться и что-нибудь сделать.
Борис Михайлович говорил, надеясь, что у его товарищей по несчастью найдутся контраргументы.
- Пусть роняет... - повторила Мария Ивановна. И заметив, что Смирнов на нее пристально смотрит, склонила голову. Она не хотела, чтобы он видел ее лицо. Синяки под глазами, разбитый нос, губы.
- Они еще хотят ваши бесподобные волосы выщипать, - не отставал Борис Михайлович. Он знал, что может говорить, что угодно - никто не смог бы поставить его на место.
- Будешь измываться, я харкну тебе в личность, - сказал Смирнов, с ненавистью разглядывая иссохшее лицо главы "Северного Ветра". - Я далеко харкаю.
- А что я такого сказал? - обиделся Борис Михайлович. - Вы же сами хотели ее волосы использовать.
- Понимаешь, подлый ты человек, - спокойно сказал ему Стылый. - И потому все, что ты говоришь и делаешь, получается с подленьким таким душком, даже если говоришь ты и делаешь без всякой подлой задней мысли.
- Я буду работать над собой, - сказал Борис Михайлович и принялся выдергивать нити из коврового покрытия.
- Так-то оно лучше, - похвалил его Стылый. Глаза его ощупывали коробку гвоздей, стоявшую на бетонной конуре Бориса Михайловича.
- Ты запросто сможешь ее сбросить, - подсказал ему Смирнов. - С помощью нити из ковра.
Не ответив, Стылый начал складывать нить вдвое. Сложив, взял за оба конца и попытался закинуть ее за коробочку. Полтора десятка попыток окончились безрезультатно.
- Вы попробуйте лассо сделать, - посоветовал Борис Михайлович. - Может быть, с ним получится.
Лассо было сделано за несколько минут.
С восьмого раза оно накинулось на коробочку.
Сделав паузу для успокоения, Стылый потащил.
Тишину нарушало лишь шуршание двигавшейся к краю надежды.
6. Кто знает жизнь - не торопится.
Тишину нарушало лишь шуршание картона, пока коробочка звучно не упала на затылок Бориса Михайловича, омертвевшего от напряжения.
Гвозди рассыпались.
Глава "Северного Ветра" нервно засмеялся. Собрав их перед собой в кучку, уставился как Скупой рыцарь на ворох заморских драгоценностей.
Стылый великодушно позволил ему насладиться тщетной, как ему думалось надеждой, и потребовал перекинуть гвозди ему.
Борис Михайлович перекинул.
Дело пошло.