— Милорд, не следует так говорить о короле и королеве! — воскликнула Джейн с неподдельным возмущением. Во время визитов во дворец она напускала на себя холодный и загадочный вид, но потом, по возвращении домой, часами болтала о том, какая на ком одежда и кто с кем разговаривал. Генри однажды упрекнул ее в пристрастии ко всему, что связано с монаршими особами, и упомянул довольно неприглядные качества короля Якова I. — Возможно, вы правы, милорд, — с чопорным видом проговорила она, — никто не сомневается в божественном происхождении королевского сана, но нельзя забывать, что на нашей грешной земле его носителями являются обычные люди.
Заметив во взгляде девушки нетерпеливый блеск, Грэшем сменил гнев на милость. По крайней мере она никогда не бывает равнодушной и отчужденной и не страдает гордыней, чего Генри решительно не выносил.
— Мне сообщили, что его величество приказал вашим добрым друзьям, Бену Джонсону и Иниго Джонсу, заняться постановкой «Масок», в которой добродетели Вера, Надежда и Милосердие поприветствуют принца Людовика и попрощаются с испанским послом. Мы туда пойдем, так как сэр Фрэнсис Бэкон будет в числе почетных гостей и произнесет приветственную речь от палаты общин. Разумеется, прием состоится в Уайтхолле. Помнится, вы говорили, что собираетесь приступить к чтению толстенной книги проповедей… да и гофмейстер королевского двора намекнул, что мне следует прийти одному.
— Сэр! — разочарованно воскликнула Джейн, но, увидев в глазах Грэшема озорные огоньки, поняла, что он просто хочет ее подразнить.
Грэшем подкупил секретаря Бэкона и получил точные сведения о мероприятиях, в которых должен участвовать его господин. Потом он переговорил с постельничим, и очень скоро приглашение на прием оказалось у него в руках. Обращаться с просьбой к Сесилу не пришлось, и Генри испытывал по этому поводу мрачное удовлетворение. Будучи одним из самых крупных землевладельцев и покровителем главного колледжа в Кембриджском университете, а также преданным слугой короны в течение многих лет, Грэшем в протекции подобного рода не нуждался.
— Мне следует быть любезной или обольстительной? — поинтересовалась Джейн.
— Тебе следует вести себя так, чтобы сберечь и защитить мою честь, что гораздо важнее женского тщеславия, — отозвался Грэшем. — Однако я с благодарностью приму любую информацию, которую ты сможешь узнать на этом вечере.
Несколько лет назад Генри взял с собой Джейн на дневной прием при дворе, представив ее как свою племянницу. Наблюдая, как девушка кокетничает с молоденьким дворянином, он сгорал от желания надрать ей уши, но по возвращении домой Джейн выплеснула на него столько тайн об отце юноши, что на их покупку не хватило бы и двадцати кошелей с золотом.
— И тебе не стыдно? — спросил Генри, удивляясь и одновременно ужасаясь ловкости, с которой маленькая бестия выведала у неопытного дурачка все семейные секреты.
— Почему я должна стыдиться? — искренне удивилась Джейн. — Меня больше привлекает возможность зачать дитя, чем переспать с младенцем. В любом случае я делаю это для тебя.
Генри понимал, что девушка действительно готова ради него на все. Она относилась к тем женщинам, которые предпочитают вступить на равных в схватку с мужчиной и выведать его тайны, вместо того чтобы приготовить на ужин аппетитного каплуна или заняться домашними заготовками. В делах подобного рода отчетливо проступала темная сторона ее натуры.
С тех пор Генри стал всегда прибегать к помощи Джейн, если это не было опасно.
— Скажи, кто тебя сопровождает во время прогулок к собору Святого Павла? — Грэшем встал и стал измерять комнату широкими шагами.
— Обычно я туда хожу с молодым Уиллом. Он втайне надеется на мне жениться и охраняет мою честь.
— Оставь свои шутки! — Настроение Генри менялось стремительно. В такие моменты Манион сравнивал его с ястребом, вынырнувшим из лучей солнечного света. В комнате наступило напряженное молчание. — С сегодняшнего дня ты будешь ходить в сопровождении трех человек: двое пойдут рядом, а третий — сзади. Одним из них будет Гарри.
Гарри воевал в разных странах и в свое время служил канониром на одном из кораблей, выступивших против Непобедимой армады, хотя выстрелить по многочисленным испанским галеонам ему довелось лишь пару раз. Он отличался огромной физической силой и не знал пощады.
— Как прикажете. — Джейн присела в реверансе и бросила на Грэшема встревоженный взгляд. — Могу я узнать причину таких чрезвычайных мер предосторожности?
«Причина простая, — подумал Генри, — и заключается она в том, что я полюбил тебя, девочка, хотя много раз клялся, что никогда этого не допущу. Иногда ты бываешь распутной, но уже в следующее мгновение становишься святой. То оттолкнешь, то позовешь самым нежным в мире голосом. Ты можешь быть жестокой и в то же время ранимой, и будешь сражаться до конца, оставаясь при этом совершенно беззащитной. Я тебя совсем не понимаю, хотя мы близки много лет. Знаю лишь одно: с тобой мое сердце бьется сильнее, а жизнь наполняется новыми красками. Ты дорога мне, и это дает надо мной власть любому, кто решит тебя похитить или причинить вред. Понимаешь ли ты, что можешь стать орудием в руках врагов?»
— Во что бы ни втягивал меня Сесил, в его планах кроется опасность. Я уверен, что Уилл Шедуэлл спешил ко мне в Кембридж, но кто-то задумал ему помешать и подослал убийц. Есть ли какой-нибудь смысл в чертовой бусине от четок? Возможно, Уилл узнал тайну, которую католикам хотелось скрыть, а может, Бэкон мечтает о возвращении страны в лоно римской церкви. Должен признать, между этими событиями существует связь, хотя мне неизвестно, какая именно.
— Да уж, Уилл Шедуэлл направлялся в Кембридж явно не за ученой степенью, — согласилась Джейн.
— Перестань нести чепуху! — возмутился Грэшем, мысленно представляя Уилла в мантии и шапочке студента Кембриджского университета. Он принял напыщенный вид и заговорил высокопарным тоном, хорошо зная, что это вызывает у Джейн раздражение: — Вы, сударыня, представляете собой большую ценность для врагов. Моя честь не позволит оставить вас в руках недругов, случись им вас похитить. Если я отвлекусь от основного дела и брошусь спасать вас из какого-нибудь воровского притона, то потеряю след, найденный с огромным трудом, что доставит большие неудобства.
— Благодарю, милорд, что просветили меня, — холодно сказала Джейн, вставая с места и одаривая Грэшема взглядом, способным заморозить Темзу в разгар лета. — Ничтожество вроде меня не должно причинять неудобств. — Выходя из комнаты, она так хлопнула дверью, что едва не сорвала ее с петель.
— Пойди и верни ее, если она еще не разнесла лестницу, — обратился он с усмешкой к Маниону.
Манион скрылся за дверью и отсутствовал довольно долго.
— Не знаю, удобно ли мне предстать пред взором милорда. Как прикажете с вами беседовать: стоя или лучше на коленях? — Джейн стояла перед Грэшемом, прямая и тонкая, словно стрела в туго натянутом луке.
«Черт побери, — подумал Генри, — да ты обратишь в бегство самого Всевышнего вместе с Люцифером, задумай они снова объединиться и вместе выступить против тебя!»
— Сядь, глупая девка, и помолчи! — с нарочитой грубостью прикрикнул на нее Генри.
Джейн подбоченилась и смерила Грэшема испепеляющим взглядом:
— Да, сэр, я сяду, если такова ваша воля, только я вовсе не глупая и не девка и молчать не собираюсь!
— Дьявол меня забери! — рявкнул потерявший терпение Грэшем. — Неужели я всю жизнь должен терпеть неряшливого старика, помешанного на пиве и молоденьких шлюхах, и юную потаскушку, сварливую и вздорную, словно базарная баба, которая набрасывается на хозяина всякий раз, когда тот пытается поставить ее на место?!