– Знаешь, как бывает, – сказал Билли. – Иногда, когда я что-нибудь консервирую или еще чем-нибудь занимаюсь в лаборатории, замечаю за собой, что напеваю оттуда какую-нибудь песенку. «Духи аммиа-а-ака…»
– Билли, – Леон поднял руку. – Что происходит?
Билли осекся и попытался снова рассказать, что случилось. Сглотнул и боролся с собственным ртом, словно выплевывал какое-то студенистое инородное тело. И с выдохом наконец заговорил о том, что хотел. О том, что нашел в подвале. Рассказал, что ему предложила полиция.
Леон не улыбался.
– Тебе можно это рассказывать? – спросил он наконец. Билли рассмеялся:
– Нет, но сам понимаешь.
– В смысле, это же буквально невозможно – то, что произошло, – сказал Леон.
– Я знаю. Знаю, что невозможно.
Они долго смотрели друг на друга. Леон начал:
– Есть… Может, есть многое на свете…
– Если сейчас процитируешь мне Шекспира, прикончу на месте. Господи, Леон, я нашел покойника в банке.
– Суровая хрень. И тебя пригласили присоединиться? Будешь копом?
– Консультантом.
Когда Леон приходил посмотреть на кальмара – много месяцев назад, – он сказал «вау». Такое «вау», которое больше для скелета динозавра, королевских драгоценностей, акварели Тернера. «Вау», как у родителей и партнеров, которые приходили в Центр Дарвина только ради кого-то другого. Билли был разочарован.
– Что будешь делать? – спросил Леон.
– Не знаю. – Билли посмотрел на почту, которую принес снизу Леон. Два счета, открытка и тяжелая посылка в коричневой бумаге, старомодно завязанная ворсистой веревочкой. Он надел очки и перерезал ее.
– Видишь в последнее время Маргиналию? – спросил он.
– Ага, и не говори ее имя таким тоном, а то попрошу ее объяснить тебе его смысл, – сказал Леон. Он возился с телефоном. – У нее там целый спич.
– Я тебя умоляю, – сказал Билли. – Дай угадаю. «Ключ к тексту лежит не в самом тексте, а…» – Он нахмурился. Он не понимал, что разворачивает. В посылке был прямоугольник из черного хлопка.
– Я ей как раз пишу, она будет в восторге, – сказал Леон.
– Ой, Леон, только не говори ей, что я сказал, – сказал Билли. – А то я и так сказал больше, чем стоило… – Он потыкал в ткань.
Бандероль сдвинулась.
– Бля…
– Что? Что? Что?
Они оба вскочили. Билли уставился на посылку, неподвижно лежащую на столе, куда он ее уронил. Стояла тишина. Билли достал из кармана ручку и аккуратно ткнул в хлопок.
Ткань поддалась. Посылка раскрылась.
Она расцвела. Со вздохом она расплющилась, расширилась, расщелкнулась и распространилась, и из нее потянулась рука. Человеческая рука в рукаве темного пиджака. С проблеском белой рубашки. Возникшая рука схватила Билли за горло.
– Господи… – Леон потащил Билли в сторону, а посылка, все еще цепляясь, потащила назад, упираясь ни во что.
Билли остался на месте, а посылка продолжала разворачиваться. Распускались и шлепали языки хлопка, черные и синие, и еще теперь туфли – на вываливающихся конечностях, словно их материя распрямлялась из комка. Неуклюже, как пожарные шланги, развернулось еще больше рук и с силой оттолкнули Леона.
Как растение на промотке, с кряхтеньем от натуги, с затхлым запахом пота и пердежа, внезапно на столе Билли встали мужчина и мальчик. Мальчик уставился на Леона, поднимавшегося на ноги. Мужчина все еще держал Билли за горло.
– Чтоб меня, – сказал мужчина. Спрыгнул со стола, не отпуская Билли. Мужчина был жилистым, в старых джинсах и грязном пиджаке. Он тряхнул длинными седеющими волосами. – Чтоб я провалился, сидеть там – просто ужас что. – Он посмотрел на Леона. – А? – прикрикнул так, словно ожидал сочувствия.
Мальчик медленно шагнул на стул, со стула – на пол. На нем был чистый костюм на размер больше: лучший воскресный.
– Подь, малой. – Мужчина облизнул пальцы свободной руки и прижал взъерошенные волосы мальчика.
Билли не мог вздохнуть. Вокруг смыкалась тьма. Мужчина отшвырнул его к стене.
– Ну ладушки. – Мужчина показал на Леона, который застыл, будто пришпиленный жестом. – Следи за ним, Сабби. Глаз не спускай, как суслик. – Он показал двумя пальцами на свои глаза, потом на Леона. – Только дернется – устрой ему мама-не-горюй. Так-то. – Мальчик уставился на Леона слишком широкими глазами.
– Ага, – сказал мужчина. Принюхался к косяку. – А она ничего. Хорошая работенка, скажу за себя любимого и за своего пацана. Потому как чего здесь нет, так это запрета на выход. А коль мы ужо здесь, выбраться-то нам ничто не помешает. – Он наклонился к Билли: – Говорю, выбраться ничего не помешает. Об этом-то головой и не подумал, а? Поганец мелкий.