– Ну ладно, – сказал Бэрон. Второй мужчина кивнул. Молодая полицейская стояла, прислонившись к стене, и возилась с мобильным телефоном.
– Чай? – спросил Бэрон, показывая Билли на стул. – Кофе? Абсент? Шучу, конечно. Я бы сказал: «Сигарета?» – но в наши дни, сами понимаете.
– Нет, ничего, – сказал Билли. – Я бы только…
– Конечно-конечно. Ну-с. – Бэрон сел, достал из карманов клочки бумаги и что-то в них поискал. Безалаберность казалась неубедительной. – Расскажите о себе, мистер Хэрроу. Вы вроде бы куратор?
– Ну да.
– И это значит?..
– Консервация, каталоги, все в таком духе. – Билли теребил очки в руках, чтобы не смотреть никому в глаза. Он пытался определить, куда смотрит девушка. – Консультация о стендах, сохранение всего в хорошем качестве.
– Всегда этим занимались?
– В общем, да.
– И… – Бэрон прищурился на записку. – Мне сообщили, что это вы подготовили кальмара.
– Нет. Все мы. Я… Это командная работа. – Второй мужчина сидел рядом с Бэроном, ничего не говорил и смотрел на свои руки. Девушка вздохнула и ткнула в телефон. Казалось, она во что-то играет. Она поцокала языком.
– Вы же были в музее, да? – спросил ее Билли. Она бросила взгляд. – Это вы мне звонили? Вчера? – Ее уайнхаусовская прическа запоминалась. Она ничего не ответила.
– Вы… – Бэрон показывал на Билли ручкой, все еще листая бумаги, – скромничаете. Это вы спец по спрутам.
– Не понимаю, что вы имеете в виду. – Билли поерзал. – Когда приходят такие вещи, понимаете… Мы все над ними работаем. И стар и млад. В смысле… – Он описал руками в воздухе огромность.
– Ну-ну, – сказал Бэрон. – Вы же умеете с ними управляться, да? – Он поймал взгляд Билли. – О вас все так говорят.
– Не знаю, – пожал плечами Билли. – Я люблю моллюсков.
– Какая очаровательная скромность, молодой человек! – сказал Бэрон. – Но вы никого не обманете.
Кураторы работали cо всей таксономией. Но в Центре считалось за факт, что моллюски Билли – особенные. Ударение здесь могло быть на обоих словах – «моллюски Билли» и «моллюски Билли», которые отличались чистотой раствора, которые занимали и держали особенно драматичные баночные позы. Глупость, конечно: нельзя быть лучше в консервации каракатицы, чем в консервации геккона или домашней мыши. Но шутка не умирала, потому что в ней была только доля шутки. Хотя, сказать по правде, вначале Билли был довольно криворук. Успел наколотить немало мензурок, пробирок и колб, мокро шлепнул на лабораторный пол не одно мертвое животное, прежде чем довольно внезапно наловчился.
– При чем здесь это? – спросил Билли.
– Это при следующем, – сказал Бэрон. – Понимаете, мистер Хэрроу, вас попросили снизойти к нам – или подняться, смотря как держать карту, – по двум причинам. Первое – вы человек, который обнаружил пропажу гигантского кальмара. И второе – кое-что более конкретное. Кое-что, что вы упоминали.
Знаете, должен вам признаться, – продолжал Бэрон. – Я никогда не видел ничего подобного. В смысле, я слышал о конокрадстве. О похищениях собак, конечно же. Пара кошек. Но… – Он хохотнул и покачал головой. – Теперь вашим стражам придется держать ответ, верно? Надо думать, у вас, как в таких случаях полагается, ищут козла отпущения.
– Дейн и остальные? – спросил Билли. – Наверно. Не знаю.
– Вообще-то я говорил не о Дейне. Интересно, что вы назвали его. Я имел в виду, как говорится, другую стражу. Но Дейну Парнеллу и его коллегам, разумеется, тоже несладко. Но о них позже. Узнаете это?
Бэрон придвинул по столу страницу из блокнота. На ней был рисунок, слабо напоминающий астериск. Два луча, длиннее остальных, завивались на конце.
– Ага, – сказал Билли. – Это нарисовал я. Это было у одного парня с экскурсии. Я нарисовал это для человека, который допрашивал меня вчера.
– Вы знаете, что это, мистер Хэрроу? – спросил Бэрон. – Можно перейти на «ты»? Знаешь?
– Откуда? Но парень с этой штукой – он все время находился при мне. У него не было времени отойти и сделать что-нибудь, ну знаете, подозрительное. Я бы заметил…
– Ты видел это раньше? – заговорил второй мужчина, впервые. Он сцепил руки так, словно от чего-то сдерживался. Его акцент был внеклассовым и без регионального говорка – настолько нейтральный, что словно искусственно выученный. – Не наводит на мысли?