— В таком случае мы опровергаем Холмса — мы устранили все возможное и невозможное. А Глубины — совсем неплохое место, чтобы схоронить что-либо от глаз человеческих, преодолев, естественно, технические трудности.
— Кто спорит, — согласился капитан, — но среди этих, как вы выразились, трудностей — давление в четыре-пять тонн на квадратный дюйм.
— Гм, об этом стоит поразмыслить. — Я нахмурился. — Возникает еще один вопрос: что они здесь делают?
— Вот-вот.
— И никакой зацепки?
— Они прилетают, — задумчиво рассуждал он, — возможно, и улетают. Но преобладает явно первое — вот в чем дело.
Я взглянул на карту, испещренную линиями и точками.
— Вы что-нибудь предпринимаете? Или мне не следует задавать подобных вопросов?
— Для этого мы вас, собственно, и пригласили, к этому я и вел весь разговор. Мы собираемся произвести разведку. Само собой разумеется, что ни о каких радиопередачах не может идти и речи, но нам необходимо все записать и заснять, от и до. Так что, если ваши люди заинтересуются…
— И куда мы отправляемся?
Он показал пальцем на карте.
— О! — воскликнул я. — Моя жена питает пристрастие к тропическому солнцу, особенно в Вест-Индии.
— Сколько мне помнится, у нее было несколько довольно неплохих документальных сценариев.
— Да, да, — размышляя, пробубнил я. — Если Ай-би-си откажется, это будет непростительной ошибкой.
Пока берег не исчез за горизонтом, огромный предмет, возбуждавший наше любопытство, был скрыт под чехлом. Он, как гора, возвышался посреди кормы на специально сконструированной опоре.
Снимали чехол в торжественной обстановке, но «разоблаченная» тайна оказалась всего лишь металлической сферой около десяти футов в диаметре с круглыми, похожими на иллюминаторы, окнами и с большим кольцом для троса сверху.
Начальник экспедиции, капитан-лейтенант, окинув влюбленным взглядом свое детище, обратился к присутствующим:
— Аппарат, который вы сейчас видите, называется батископ.
Он сделал значительную паузу.
— Кажется, Бибе… — шепнул я Филлис.
— Нет, — ответила она, — у того была батисфера.
— А…
— Он сконструирован так, — продолжал капитан-лейтенант, — что способен противостоять давлению в две тонны на квадратный дюйм и теоретически может опуститься до глубины в тысячу пятьсот саженей. Однако мы не планируем погружение более чем на тысячу двести саженей, оставляя, таким образом, запас прочности в семьсот двадцать фунтов на квадратный дюйм. Даже в этом случае мы побьем достижения доктора Бибе, погрузившегося на глубину немногим более пятисот саженей, и Бартона, который достиг отметки семьсот пятьдесят саженей…
Мне стало скучно, и я обратился к Филлис:
— Я как-то не очень разбираюсь в этих саженях. Сколько это будет в нормальных человеческих футах?
Филлис сверилась со своими записями.
— Глубина, которой они собираются достичь — семь тысяч двести футов, а которой могут достичь — девять тысяч.
— Внушительно.
Филлис в некоторых отношениях гораздо практичнее меня.
— Семь тысяч двести футов, — сообщила она, — это чуть больше мили с третью. А давление на этой глубине немногим больше тонны с третью.
— Ах ты, моя сценаристочка, — восхитился я, — что б я без тебя делал? Но все же…
— Что?
— Тот парень из Адмиралтейства, капитан Винтерс, говорил о давлении в четыре-пять тонн… — Я повернулся к начальнику экспедиции: — Какая здесь примерно глубина?
— В районе Кайманской впадины, между Ямайкой и Кубой, — ответил он, — более пяти тысяч.
— Но… — начал я удивленно.
— Саженей, милый, — подсказала мне Филлис, — в футах — тридцать тысяч.
— А-а-а, — протянул я. — Это около пяти с половиной миль?
— Да, — подтвердил капитан-лейтенант.
— А… — начал было я.
Но он уже вернулся к своему докладу.
— Это, — обратился он к собравшейся толпе, состоявшей к тому времени из меня и Филлис, — на сегодняшний день предел наших возможностей. Хотя… — Он сделал многозначительный жест и указал на точно такую же сферу, но гораздо меньшего диаметра: — Здесь перед нами совершенно другой аппарат, способный достичь в два раза большей глубины, нежели батископ, а, возможно, и еще большей. Этот аппарат полностью автоматизирован и кроме всевозможных измерительных приборов оснащен пятью телевизионными камерами. Четыре из них дают изображение в горизонтальной плоскости, а пятая — в вертикальной, под самой сферой.
— Этот прибор, — вдруг раздался чей-то голос, имитирующий интонацию начальника, — мы называем «телебат».